| Ax, Одесса! |
|
|
|
| 14.12.2009 | |||||
Страница 3 из 3 В нескольких километрах от Одессы, на Григорьевском лимане, некогда полном рыбы, славившемся на всю страну лечебными грязями, недавно был построен так называемый Припортовый завод. Производит он жидкий аммиак и другую химическую продукцию, а назван Припортовым потому, что запрещается строительство промышленных комплексов в трёхкилометровой прибрежной зоне, - а этот завод вроде как бы и к промышленности отношения не имеет. Учёные были категорически против строительства, рассказывала Алла, городские власти были против, все одесситы были против – но, наплевав на всякие мнения и возражения, запустили первую очередь, затем вторую, в 1990-м году грядёт третья. Если ничего не произойдёт до тех пор. Строился завод советскими специалистами совместно с фирмами США, ФРГ, Франции. Продукция экспортируется в тридцать с лишним стран. В основном – в США. Которые у себя этот так называемый «Припортовый» завод категорически отказались. В американском журнале «Эколоджи» была опубликована классификация производств, которые: - могут быть размещены на территории страны; - могут быть размещены в пределах морского бассейна; - должны быть размещены как можно дальше от границ США, в странах «третьего мира» - в Африке и Азии, при сколь угодно дорогой транспортировке. Производство жидкого аммиака относится к третьей группе. 6. Алла пригласила к себе на дачу, в те места, где жил некогда Бунин. Мы пили вино, ели виноград и, слушая шелест волн, доносившийся в открытую форточку, и шорох последних опадавших листьев, читали друг другу его стихи. Я рассказывал о том, как много лет назад приезжал сюда с родителями, об Одессе, которую запомнил – с Привозом, рачками и обилием фруктов, которыми торговали повсюду, с пляжами, лиманами…Как рассказывал нам с отцом известный одесский писатель Юрий Трусов, как во время оккупации немецкий патруль с санитарным врачом обходил рано утром рыночные ряды – и если молоко, творог, любой продукт был не первой свежести, то немедленно следовал удар начищенного сапога по чану, тот опрокидывался, и молоко разливалось по всему Привозу; порядок в городе был идеальный, если партизаны не развешивали красных флагов по ночам и не подкладывали взрывчатки, что немцам не очень нравилось… - Не совсем так это было, - отвечала Алла. – И расстреливали, и вешали, и насиловали… Глядя на звёзды, попросил Аллу рассказать о себе. Помолчав, она достала с полки альбом со старыми выцветшими фотографиями. И рассказ её – негромкий, простой, грустный, безысходный – показался бы вымыслом, если бы не был до единого слова правдой. - Помнишь «Яму» Куприна? Был там Семен Яковлевич – главный спекулянт женским телом на всем юге России. Так вот писал его Куприн с моего дедушки, вот он, на бульваре, лет в двадцать пять. Дед имел дела с Константинополем и Аргентиной, переправлял партиями девушек из Харькова, Киева, Таганрога в публичные дома Одессы, Марселя, Генуи. Его уникальная память позволяла избегать записных книжек, храня тысячи имен, фамилий, прозвищ, адресов, характеристик. Он досконально знал вкусы всех своих высокопоставленных потребителей – губернаторов, жандармских полковников, видных адвокатов, известных докторов, богатейших помещиков, купцов, - одни любили необыкновенно причудливый разврат, другие платили бешеные деньги за невинных девушек, третьим вообще надо было выискивать малолетних. Раз десять он успел жениться и всегда изловчался брать порядочное приданое. Завладев деньгами жены, он исчезал бесследно, а если бывала возможность, то выгодно продавал жену в тайный дом разврата или в шикарное публичное заведение Одессы. Вместе со своим старшим товарищем Мишкой Япончиком примыкал к левым эссерам и анархистам. Познакомились они, кстати, оригинально – Мишка подхватил гонорею в одном из борделей моего дедушки, а лечил Мишку лучший доктор Одессы Исаак Матусис, близкий друг деда. В Гражданскую вместе с Япончиком дед пошёл к красным, воевал у Котовского. Но ему повезло больше, дослужился до больших чинов в ЧК, потом в НКВД, был одно время даже на партийной работе… Моя мама, его дочь, умерла рано, вот тут, на этой фотографии, она совсем девочка на пляже. Отца, он был доктором, при Сталине посадили по делу врачей и из лагеря он уже не вернулся – его фотографий не сохранилось… Мы жили вдвоём с дедом. И в один прекрасный день, уже будучи очень старым, он взял меня, тринадцатилетнюю. Впрочем, не совсем это было так, не совсем изнасиловал – я сама захотела. Мы жили с ним на даче, в школе были каникулы. И произошло это вот здесь, на этой самой скрипящей кровати с шишечками. Я никому ничего не сказала. Да и говорить-то было особенно некому. Мы состояли в тайной связи несколько месяцев, я приходила из школы, он меня поджидал… И так до его кончины. Дед оставил мне кое-какие деньги, драгоценности, две квартиры, дачу. Потом у меня было четыре официальных и семь или восемь неофициальных мужей, в том числе еврей, француз, немец, был даже один негр... Были, конечно, и любовники, иногда много, я их путала. Сейчас дочь и сын учатся в Америке, я продала уже почти всё дедовское, им в Штаты отправила. Возвращаться дети не собираются, устроились. Зовут к себе, но я не поеду – что мне там делать? Буду жить в Одессе, бороться. Почитай ещё Бунина. - «То было в полдень, в Нубии, на Ниле. Пробили вход, затеплили огни – И на полу преддверия, в тени, На голубом и тонком слое пыли, Нашли живой и чёткий след ступни». 7. В Одессе есть прекрасный литературный музей – любая столица позавидует. Размещён он в бывшем дворце князя Гагарина. До революции здесь проводились вечера, посвящённые юбилеям великих писателей и поэтов, устраивались выставки Товарищества южнорусских писателей и поэтов, ставились спектакли. В Золотом зале дворца, рассказывала мне Алла, проходили заседания Одесского литературно-артистического общества, в уставе которого было сказано, что «общество ставит своей целью способствовать развитию литературы и изящных искусств, а также объединению и сближению литераторов, художников, артистов». И оно способствовало. Первым президентом общества был Влас Дорошевич, членами общества – Куприн, Алексей Толстой, Бунин, который читал здесь свой перевод «Песни о Гайавате», новые стихи и рассказы. Литературный музей сейчас играет заметную роль в культурной жизни города. - Но почему бы не создать в Одессе небольшие камерные музеи? – задавала собравшимся на конференцию по будущему города вопрос Алла. – Ведь одно дело слушать экскурсовода в залах огромного дворца и совсем иное – постоять у окна, в которое смотрел Куприн, сочиняя «Гранатовый браслет». Почему бы не создать первый в стране музей журналистики? – воскликнула она, бросив взгляд на меня, сидящего в третьем ряду. – Ведь здесь, работая в «Одесском листке», ссорясь с властями, Влас Дорошевич завоевал звание «короля русского фельетона». Здесь репортёрствовали Чуковский, Паустовский, Багрицкий, Катаев, Олеша, публиковал свои очерки Горький… А в доме художника Евгения Буковецкого сам бог велел создать музей и попытаться возродить, используя опыт Пушкинского музея в Москве, знаменитые «четверги», на которых, как вспоминала Вера Николаевна Муромцева-Бунина, у Буковецкого, в подлинниках читавшего Шекспира и Вийона, являвшегося редким знатоком античного и западноевропейского искусства, бывали Чайковский, Репин, Нестеров, Максимилиан Волошин… Подолгу жил у Буковецкого Бунин. Это был бы подлинный музей русской интеллигенции!.. Но вернёмся к каштанам и липам Приморского бульвара, с которых начали. Во Дворце моряков шло обсуждение проекта реставрации. Люди стояли в дверях, в проходах, сидели на подоконниках, едва не висели на люстрах. Микрофон рвали из рук друг друга, всем хотелось высказать своё мнение – студентам, учёным, рабочим, ветеранам войны… - Они хотят вырубить каштаны, чтобы открыть вид с моря, чтобы выглядела наша Одесса, как в прошлом веке! – возмущалась Алла. – Мы выросли под этими каштанами, это вся наша жизнь, и дети наши выросли! Хотят вырубить вековые деревья и закрасить фасады домов, которые гниют, осыпаются, обваливаются изнутри! Кому нужна рядом с Потёмкинской лестницей «потёмкинская» деревня? Неужели мало у нас в городе других забот! Опостылела показуха, надоело, хватит пыль в глаза пускать! Дышать невозможно от этой пыли! Мы не дадим Одессе исчезнуть, как Тмутаракань!.. Вечером, собираясь на вокзал, я разыскал Аллу, чтобы проститься. Со студентами на Приморском бульваре почти уже в темноте она засыпала чернозёмом искалеченные корни каштанов. 1988. |
|||||
| Последнее обновление ( 21.12.2009 ) | |||||
| < Пред. | След. > |
|---|