Глава XV.            
   Вторая (и последняя в этой жизни) встреча с Ульяновым произошла тоже в театре зимой. Мы зашли к нему в кабинет вместе с актером Театра Вахтангова Михаилом Васьковым, который пытался отстоять знаковый вахтанговский спектакль «Принцесса Турандот», в котором играл, накануне исключенный худсоветом из репертуара.
 - …Да как же мы останемся-то, Михал Алексаныч, без нашей афиши, без символа?! – горячился Васьков.
 - Как жили до 68 года, когда ее восстановили, так и будем жить, - отвечал устало Ульянов.
 - Время было другое.
 - Другое, другое…
 - Я не хотел бы про это говорить, но у «Турандот» особенная, мистическая судьба: снял Евгений Рубенович Симонов спектакль – и его вскоре сняли с должности главного режиссера и вообще…
 - Вообще? – усмехнулся невесело Ульянов. – Да, только меня-то это никак не касаемо: я сам попросил соизволения уйти, сам ухожу…
 - Пускай другой придет режиссер и разберется, починит спектакль! А если спектакля не будет – и разбираться будет не с чем. Я принесу вам завтра свои соображения в письменном виде…
 - Пиши на имя худсовета. Будет чем заняться. Только что я заявил в интервью, что вахтанговцы мусор из избы не выносят…
 - Мы и не выносим. Но не надо убивать спектакль! Его уже нет в репертуаре! Декорации увезут на Магистральную, а потом и вовсе выкинут со склада на свалку. Вы знаете, что у нас нет больше декораций?
 - Да знаю я…
 - Я принесу вам открытое письмо.
 - Давай, неси. И шашку захвати.
 - Простите, конечно, что я так темпераментно разговариваю. Но как еще бороться?
 - Со мной-то что бороться, Миша?..
   Васьков вышел.
 - А почему «Принцессу Турандот» сняли, Михаил Александрович? – поинтересовался я. – Это ведь действительно лицо Театра Вахтангова…
 - Было лицом. Но с 22 и театр, и жизнь, и вообще все изменилось. Та манера многих уже не устраивает. Считается, что плохо идет спектакль.
 - Пустые залы?
 - Нет, залы полные, народ идет. Но кому-то нравится, кому-то нет, считают, что барахло, они сами себя этим знаменем запачкали, потому что не дотягивают до высот… Да и тогда, в 20-х с высотами относительно было. Условно. Просто молодые они были, стоявшие у истоков, так сказать, нашего театра, лет по 20-25…
 - Как и революцию молодежь делала?
 - Как и революцию. Сейчас у нас «Собаку на сене» молодежь играет. Примитивно довольно, но мы с Юрием Васильевичем Яковлевым и Юлией Константиновной Борисовой так играть уже не можем. Можем мастерить, а задохнуться от радости и счастья уже не можем. Это, кажется, Моисеев сказал, когда его спросили, может ли балерина танцевать и в зрелом, бальзаковском возрасте: танцевать-то может, только смотреть на это нельзя… О чем я говорил? – помолчав задумчиво, выслушав по телефону приглашение на гражданскую панихиду в Дом кино, спросил Ульянов.
 - О том, что задохнуться от радости уже не можете.
 - И это нормально. Худсовет снял, голосовали двадцать человек за снятие и только трое – за то, чтобы оставить.
 - А вы?
 - Я как член коллектива против запрещения. Но как художественный руководитель не могу, оказавшись в полнейшем меньшинстве, наплевать на решение художественного совета. Формально, конечно, мог бы, потому что все решаем мы с директором, но… Я раза три пересмотрел спектакль от начала до конца. И каждый раз говорил себе: ну жара нужно, энергии, молодости!.. Чистое решение должно быть, восторг… Я ведь тоже сравнительно недавно еще играл – Бригеллу. Хотя нет, уже давно. Все, кажется, было недавно… А на периферии «Турандот» никогда не понимали. Вот эту промежуточность между реальностью и театром не понимали и не принимали. Потому что, может быть, реальность наша такова, что… А Мишка Васьков – бузотер, сейчас скандал устроит, как на профсоюзном собрании.
 - Вы поэтому напомнили, чтобы шашку захватил?
   За несколько дней до этого Первый канал показал «Тихий Дон» - последнюю в жизни работу Сергея Бондарчука, Васьков в картине играл Кошевого.
 - Как вам «Тихий Дон», Михаил Александрович? – поинтересовался я. – Смотрели?
 - Смотрел. Честно говоря, я не понял, зачем это нужно было Сергею…
 - Этого, кажется, никто не понял: Дельфин Форрест - такая Аксинья, что мало казачкам не покажется, и такой чисто голубой Руперт Эверет - Григорий Мелихов – это после глыбы Глебова и потрясающей Быстрицкой!..
 - Там еще такой пучеглазый Пантелей все бегает – Абрахам, кажется, фамилия актера. Не знаю. Плохого ничего говорить не хочу. Просто не знаю: зачем? То есть, почему сын Федор взялся закончить картину – понятно, а вот Сергей…
 - А вообще какой-нибудь телесериал из последних вам по душе пришелся?
 - Я не очень их смотрю – что-то говорят, говорят, взрывают, бегают, но все больше одинаковые какие-то… Был фильм о Есенине, с Сергеем Безруковым в главной роли. Я – за. Хотя многие ругали…
 - Можно водички? – спросил я, мучимый похмельем, глядя на целлофановую упаковку минеральной воды.
 - Плохо тебе? – по-родственному улыбнулся вдруг вновь став синеглазым Ульянов. - То-то я гляжу, с каким вожделением ты взираешь на воду.
 - Да позволил вчера себе лишнего…
 - Бери, конечно. Так на чем мы с тобой в прошлый раз остановились?
 - На предателе Власове, которого бы вы сыграли.
 - Была бы пьеса достойная, характеры были б убедительны, сложны и наполнены веществом, годным для лепки - конечно, взялся бы. А почему нет? Я актер. Был актером…
 - Зачем вы так? Вы сейчас где-нибудь снимаетесь?
 - Нет. Не востребован стал современным кинематографом. Не только я. И Алеша Баталов уже не снимается, и Юра Яковлев, а актёры замечательные!..

 …Когда его не станет, Алексей Баталов вспомнит:
 «Его герой казался совершенно живым человеком. Ни на сцене, ни в кино он не выделывался, казалось, он не использует никакие приемы, выразительные средства, а – живет. Если просто перечислить роли Ульянова, такие разные, разноплановые, то сразу станет ясно, что это был необыкновенный актер! Председатель-колхозник, главнокомандующий Жуков, Тевье-молочник, Бригелла, Цезарь, Понтий Пилат… И это один и тот же человек играет! Он совершенно незабываем с точки зрения человеческой, а главное, это был высочайшего уровня именно нашей, русской культуры актер. Называйте его как угодно – мхатовским, вахтанговским… Михаил был такой актер, который должен быть в этой культуре. Который может играть и Шекспира, и Достоевского, и Булгакова, и Вампилова, и Шукшина…»
 И Юрий Яковлев вспомнит:
 «…Незадолго до моего 60-летия Михаил Александрович Ульянов, тогда уже художественный руководитель Театра Вахтангова, сказал: «Думаю возродить добрую традицию актерских бенефисов. Начнем с тебя. Выбери любую пьесу, любую роль и любого режиссера, которые тебе по душе»…
  …На гастроли, помню, мы ездили весело… По пути в Болгарию кто-то сделал снимок, как мы дуемся в карты. Миша Ульянов в объектив не попал, но почему-то решил подписать мне мою фотографию. «Юрка! Желаю тебе всегда играть и выигрывать! Твой М.Ульянов». Надпись передает наши тогдашние отношения и прекрасное настроение».
 …Инсценировка бабелевской «Конармии»… Когда дело дошло до сцены стычки Хлебникова с Гулевым, которого играл Михаил Ульянов, мы стали импровизировать с такой отдачей, что Рубен Николаевич воскликнул:
 - Боже мой! Как это прекрасно! Повторим эту сцену! Нет! Не надо… Так и зафиксируем! А драка получилась красивая… по-вахтанговски!..
  Мудрый Самуил Яковлевич Маршак однажды так определил отличие Вахтанговского театра от других: «Привяжем камень к веревке и станем раскручивать. У других театров будет красивое вращение, а у вахтанговцев – радуга пойдет!
  …Среди дорогих мне автографов этот хранится не на книжных полках, а на стене моего кабинета, чтобы всегда быть перед глазами. Надпись сделана на фотографии Михаилом Александровичем Ульяновым, одним из самых прославленных вахтанговцев моего поколения: актером, режиссером, художественным руководителем театра. Он – признанный лидер всей театральной братии – Союза театральных деятелей России.
   С Михаилом Александровичем мы – антиподы. Нас словно специально подобрали в труппу, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах, ни в одной роли и ни в какой другой ипостаси (например, на общественном посту) мы бы не пересеклись.
   Безумно интересно следить за судьбой ярко одаренного, редкостно трудолюбивого, умного, умеющего бесконечно совершенствовать себя человека. Годами, десятилетиями он восхищает меня качествами, которые во мне не слишком развиты или начисто отсутствуют.
   Мы были с ним партнерами только на сцене и лишь в пяти спектаклях: «Шестой этаж», «Конармия», «День-деньской», «Гибель эскадры» и «Принцесса Турандот». В наших отношениях только одно темное пятно: Миша в роли вожака революционных матросов расстрелял меня – адмирала, не дрогнув. Все прочее у нас – цепь пониманий и недоразумений, согласий и споров, но всегда – уважения и того особого родства, которое известно только в очень хороших театрах и только тем, кто отдал им жизнь.
   За строками М.А.Ульянова – панорама нашей с ним творческой и личной судьбы:
 «Юре – на добрую память о буйной младости и сердечным пожеланием зрелых свершений. Я всегда удивляюсь твоему таланту.
                                                                                          С любовью М.Ульянов».
   Что ж, Миша, «любовью – за любовь» и отвечу. Не знаю другого руководителя театра, который бы так заботился об актерской занятости в ролях, достойных наших коллег. Ты ведь был инициатором моего бенефиса, предложил театру «Весельчаков» Нила Саймона с превосходной, теперь уже любимой ролью для меня. Мне искренне жаль, что не случилось в свое время одарить и тебя автографом такой же душевной ценности…»

 - …Сейчас молодых снимают, - продолжал Ульянов последнее интервью. - Которые, кстати, не пьют.
 - На меня намекаете?
 - Я об актерах своего поколения и о тех, что моложе, но уже к шестидесяти-семидесяти. Бывает, запивают.
 - Караете? Как художественный руководитель театра?
 - Да нет, конечно. Какой из меня каратель?