ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА (ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ)
                                                            
                                                       Глава XIV.         
   Поздней осенью 2006 года я позвонил Михаилу Александровичу Ульянову. Он искренне  обрадовался: «Сережа звонит, - сообщил Алле Петровне…» Я услышал в его голосе одиночество. Подумалось: «Откуда в сибирском мужике, всеми без исключения признанном и любимом народном артисте, лауреате, Герое, орденоносце – какое-то маркесовское, латиноамериканское, беспросветное одиночество, будто из «Ста лет», из «Полковнику никто не пишет»?..
   Я попросил дать интервью для одного из глянцевых журналов. Он согласился. Но время в своем графике сумел выбрать не тотчас – пришлось подождать недели две. На душе было тревожно: накануне его крупным планом показали по телевидению. Глаза…обострившиеся скулы… совсем уже орлиный нос… А когда я приехал в назначенный час и увидел его выбирающимся с помощью шофера и палочки из машины возле актерского подъезда Театра Вахтангова, сердце сжалось, и в первый момент захотелось уйти, скрыться в арбатской толпе. Потому что это был совсем уже не тот мощный Ульянов.
 - Ну, здравствуй, Сергей! Что смотришь, здорово постарел?.. - Но рукопожатие оказалось неожиданно крепким, хоть и стала кисть костистой и почти бесплотной. – Бывал у нас в театре?
 - Приходилось. В той, прошлой жизни. В другой стране.    
 Мы прошли по узким обшарпанным коридорам в его синий кабинет художественного руководителя. Расселись за столиком, я включил диктофон, достал  карманный фотоаппарат.
 - Что у тебя за камера? – поинтересовался Михаил Александрович.
 - Камера? – переспросил я, никак не ожидая от него любопытства по поводу фототехники. – Да обыкновенная, вроде «мыльницы». Цифровая. «Canon – PowerShot S80», - прочитал я надпись. – Восемь миллионов пикселей.                   
 - Миллионов? – удивленно и очень знакомо поднял бровь Ульянов. – И хорошие фотографии делает?
 - Неплохие.
 - Миллионов…
 - Я сам не очень разбираюсь, Михаил Александрович. Кажется, они в миллионах измеряются.
 - Кто – они?
 - Простите бога ради, у меня сколько времени?
 - Да времени совсем немного. У меня.
 - Я вопросы тут кое-какие заготовил.
 - Как ты вообще-то поживаешь? Чем занимаешься?
 - Да как-то так всё… Вы как?
 - Как видишь, просыпаюсь утром… Вот сегодня проснулся. И, пия кофэ, слушал по радио такую передачу. Анекдот рассказывают. Принц ждет принцессу. И думает: а я у нее первый? А она в это время думает: какая я у него?..
 - Остроумный анекдот.
 - Меня потрясло. То есть меня ничего уже не потрясает, но это утром, в Москве передают, наглость уже беспредельная… Как же жить дальше? Что делать в этом раздрае?.. Порой действительно возникает ощущение, что живем в канун полного разложения, краха, гибели империи – наподобие Римской…
 - Не помните, мы в том круизе по Средиземному морю двадцать лет назад…
 - Двадцать лет уже прошло?..
 - Песчинка в истории.
 - Но не в человеческой жизни.
 - Да и не в жизни отдельно взятой, как говорится, страны.
 - Да уж, изменилось многое…
 - Мы на Средиземноморье, в «колыбели цивилизации» с вами рассуждали об империях, не помните?
 - Не помню.
 - О том, что существуют они – и Ассирийская, и Китайская, и Римская, и Византийская, и Оттоманская, и Британская, именно как империи – пять веков. Византийская, в Стамбуле об этом говорили, - исключение, но дополнительных пять веков она просуществовала уже, по сути, не как полноценная империя, а как город… Выходит, и Российской, если отсчет имперский вести с Ивана Третьего, было отмерено именно пять веков, не больше? Вы тогда, вскоре, кстати, после Чернобыля, не хотели говорить о том, что и наша, Российская, на несколько десятилетий обратившись в Советскую, также, как предыдущие, рухнет…
 - Ты о чем спросить хочешь?
 - Вы как теперь относитесь к тому, что труп Ульянова-Ленина лежит до сих пор в мавзолее на Красной площади?
 - С египетскими мастерами мумий соревнуемся… Но египтяне – они когда жили? За тысячелетия до нашей эры.
 - Думаете, человек принципиально изменился?
 - Да и сохраняли они не сам труп, а мумию, и притом закутывали, забинтовывали ее пеленами и бинтами…
 - Ильич тоже лежит не голый.
 - А во-вторых, и, наверное, это самое главное их отличие от нас, - замуровав нетленного фараона в пирамиду, к нему уже никого не допускали… И в Древнем Китае была такая императорская династия Мин, основанная в XIV веке. Умершего императора этой династии тоже сохраняли нетленным: в горе рыли помещение и оснащали его дверьми так плотно – просто герметично – подогнанными, что воздух не мог просочиться ни туда, ни оттуда. И, поместив в этот склеп тело умершего, ставили там большой светильник с огромным запасом масла для поддержания горения, после чего закрывали двери. Светильник выжигал в склепе весь кислород, следовательно, тело почившего императора сохранялось века нетленным. Потому что без кислорода невозможно гниение, разложение тканей. Остроумно…
 - Так, может, и нам так – выжечь, замуровать? История рассудит – не таскать же туда-сюда… Или вы теперь все-таки за то, чтобы вынести Ленина, как вынесли некогда Сталина?
 - Конечно. Пора покончить с языческими этими ужимками. Похоронить по-христиански. Как он и сам завещал, и родные его хотели… Мавзолей сам – уже памятник эпохе…
 - В 1992 году я оказался в Болгарии, в Софии – чем только не был там исписан, измалеван, изгваздан, как выражалась Алла Петровна, мавзолей Димитрова! Молодые люди и даже девушки считали своим долгом плюнуть и помочиться на его стены…
 - Да, мерзость… Они там, чтоб лишний раз не тратиться, решили из нашего Алеши сотворить своего болгарского героя времен Освободительной войны с турками – Левского. А чтобы превратить Алешу в Левского, они придумали отлить национальную болгарскую шапку и приделать ее Алеше на головушку. Будто и не было войны, будто и не воевали, не погибали за свободу Болгарии наши ребята, наши Алеши… Мир сходит с ума.
 - А памятники Ленина, еще кое-где устоявшие, особенно в провинции, следует добить, снести окончательно и бесповоротно, до единого?
 - Был Ленин, это история, и пусть она останется нашим потомкам в назидание. Стирая следы собственной памяти, мы уже сегодня забудем вчерашний день. Помню, лет десять назад пришел ко мне генерал в отставке. Пришел – как к исполнителю роли маршала Жукова, стало быть, по его представлению, чем-то близкому знаменитому военачальнику. И стал звать меня в союзники по борьбе с кощунственной ситуацией, которая назревает. Таковой он считал намерение поставить памятник маршалу Жукову как народному герою на Красной площади, напротив памятника Минину и Пожарскому, олицетворяя этим памятником и его положением роль маршала в спасении Отечества в войне 1941-1945 годов. Генерал мой от этого был в ужасе. «Как же так, - возмущался он, - Жуков уничтожил столько людей. Он был неимоверно жесток к солдатам, в грош не ставил жизнь человеческую!..»
 - А вы что?
 - Что я мог ему сказать? Да, Жуков был жесток… Но тем не менее это народ выбрал его, в нем увидел олицетворение Победоносца, Георгия. И если следовать этой логике, то и царя Петра Алексеевича надо лишить эпитета Великий: тоже ведь был жесток… Не можем мы до сих пор мудро и спокойно относиться к фактам: все ищем красивые и некрасивые. А ведь есть у нас гениальный учитель в отношении к истории: Пушкин Александр Сергеевич. При исследовании неоднозначных исторических личностей, того же Петра, Емельяна Пугачева, не шарахавшийся от жутких жестокостей, кровавостей, показавший мужика, поднявшегося за мужиков против господ, к которым и сам Александр Сергеевич относился… Поэтический дар, артистизм делает человека богоравным: он не мужик, не господин, не рабочий и не кандидат наук. Он видит, чувствует и понимает ужас и красоту жизни и, ужасаясь и восхищаясь, говорит правду. Помнишь? «Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен. Велик и свободен их вещий язык и с волей небесною дружен…»
 - Вы ли это, Михаил Александрович?!
 - Но мы далеко ушли.  
 - От Римской империи? Не так чтобы очень… Но с Римской и начнем? Италия, Неаполь, Капри… Неужели действительно не помните то наше продолжительное интервью в средиземноморском круизе?
 - Которым ты меня тогда чуть не доконал. Не удалось, кстати, опубликовать?
 - Фрагментарно.
 - А фотографии? Помнится, ты там щелкал все время.
 - С фотографиями конфуз вышел. Дважды на одну и ту же пленку по ошибке сфотографировал. Кадры вышли любопытные, но излишне сюрреалистические. А записи бесед наших с вами сохранились. Может быть, даст бог выпустить книгу. О вас.
 - О творчестве или так?
 - Скорее – так. Но о творчестве, естественно, тоже. К которому и перехожу с вашего позволения.
 - Да уж.
 - Уже в новые, в постсоветские времена вы сыграли Сталина…
 - Да, спектакль ставил Роман Виктюк. Мы задиристо тогда в Лондон съездили…

 …Когда его не станет, режиссёр Роман Виктюк вспомнит:
 «В Москве, когда я приехал поступать в ГИТИС, меня прежде всего интересовали театры. Первым театром, куда я пришел, был МХАТ. Вторым – Театр Вахтангова. И вот сколько времени прошло, все изменилось, мы давным-давно уже не в той стране живем, а я до сих пор думаю, что самые живые, самые не советские, самые поэтичные (Вахтангов ведь создавал поэтический театр) артисты были именно там – Рубен Николаевич Симонов, Мансурова, Ульянов, Яковлев и, конечно, Юля Борисова… В той тюрьме от них исходил такой энергетический свет, которого не было нигде! Мне, почти еще ребенку, видевшему у себя на родине все кошмары, репрессии, мучения людей, эти артисты вселяли веру в то, что кроме концлагеря есть еще что-то на этом свете. И одним из первых спектаклей, которые меня вот так задели, была «Иркутская история» Арбузова. Я до интонации, до жеста, до поворота головы, до всплеска эмоций, от нежности до гнева, до отчаяния помню, как играл Ульянов! Будто вчера это видел! И в спектакле по пьесе Эдуардо де Филиппо, в других… Он играл, как дворовый хулиган. Мне было особенно дорого, что я его сразу узнал: когда нас второй уже раз освободили на танках…