Пастернак написал; «Слушал Алексея Маркова, стихи мне не понравились, но мне кажется, я присутствовал при рождении большого русского поэта».

 В институте Алексей Марков писал много стихов «в стол»:

Да нет, за сказанное слово,
 мне не закроют все пути,
 а лишь из лагеря большого
 придется в малый перейти…
 1952 г

В стол …

На портрете человек с усами,
Мы его нарисовали сами.
Из дали посмотришь благодать,
Но а мне и света не видать…

Историю с этим стихотворением описал в своем романе «Белые одежды» (в беллетристическом изложении) пожизненный друг Маркова Владимир Дудинцев. То что Маркова допрашивали на Лубянке и как — у Дудинцева, верно описано, дальше — уже вымысел художника. Владимир Дудинцев удивлялся тождественности боли поэта в социальных стихах и в любовной лирике.
В это же время Марков написал поэму «Заколоченный Дом» — об искусственном голоде в Ставропольском крае, который он в детстве в полной мере пережил. Мальчиком волок могучее тело отца, чтобы скинуть в общую могилу.
Поэмой «Вышки в море», написанную во время учебы в институте, Твардовский открыл «Новый мир» 1952года.

Александр Трифоныч Твардовский
Пожелал мне доброго пути…

Твардовский сам, по— отцовски, у себя дома, отредактировал поэму. (Об этом ярко написано в мемуарах Маркова о Твардовском, опубликованных в журнале «Москва» Леонидом Бородиным, в чьей нелегкой лагерной судьбе Марков сыграл спасительную роль.)
Безотцовщина, Алексей Марков так доверился Трифоновичу, что, как-то гуляя с ним по Москве и проходя мимо прижизненного памятника Сталину, сказал вдруг: «Скоро снесут всю эту бодягу, освободится посевная площадь». Твардовский побледнел, протрезвел и со словами? « Изыди сатано», — перешел на другую сторону улицы.
Поэму же «Заколоченный Дом» в 1955 году, то есть перед ХХ съездом партии Алексей Марков принес на обсуждение в Союз писателей, тем самым доставив не мало нервных минут тогдашним ведущим писателям (страшно осуждать коллективизацию). Евгений Евтушенко в своих мемуарах рассказал, как чуть ли не через окно, неся рукопись в зубах, спасал поэму о геноциде крестьянства от НКВД, хотя это не совсем точно…
В оттепельные времена проводилось хрущевское гонение на Православную Церковь. Тогда Алексей Марков вместе с Дмитрием Лихачевым, чьи письма об «общем деле» сохранились в архиве Маркова, и Владимиром Ивановичем Малышевым, — главными специалистами по древнерусской литературе, спасли много церквей, доказывая архитектурную их ценность…
 «Надеюсь в 1968 году прочитать хорошее стихотворение об Аввакуме. Вам написать его легко, так как у Вас есть «Аввакумовское начало» — писал Владимир Иванович.

В начале 70-ых, к Алексею Маркову пришли издатели православного рукописного журнала «Вече», задачей которых было восстановление культурной справедливости, в малом количестве экземпляров они пытались возродить имена Столыпина, Розанова, Леонтьева, Соловьева, Бердяева, с журналом сотрудничали Лев Николаевич Гумилев, Венедикт Ерофеев (его вещь «Розанов глазами эксцентрика» была там напечатана), благословил журнал, в светском смысле — Солженицын, в церковном – отец Дмитрий(Дудко). Марков там напечатал очерк «С устатку», о гибели деревни от пьянства.
С Дудко он дружил до конца жизни, отец Дмитрий принимал его последнее покаяние.
Дружил он и с отцом Александром Менем. Маркова привезли в Симхоз к Меню, тогда, когда у него жила вдова Осипа Мандельштама и отец Александр встретил его чтением наизусть целой главы из поэмы А.Маркова «Ермак», чем покорил навсегда сердце поэта.
Александр Мень удивлялся точности исторической интуиции Маркова в поэмах «Михайло Ломоносов», «Пугачев», «Рылеев». «Мой Толстой»…
Все книжечки Александра Меня, вышедшие на Западе, с нежными надписями хранятся в архиве Маркова.
В 1968 году, «двойничество» Маркова расшифровали на Лубянке, перехватили его личное письмо с реакцией на ввод войск в Чехословакию: «Что касается Чехословакии — то мне впервые стыдно, что я русский, славянская кровь на наших танках». Казнили полночи в Союзе писателей, но Виктор Розов и Анатолий Рыбаков пообещали положить на стол свои членские билеты, если Маркова изгонят…

Лебединая стая, крик осенней тоски,
я пишу и бросаю, как на ветер, листки
…………………………………………….
Да востребует кто-то мою радость и грусть…