Об АЛЕКСЕЕ МАРКОВЕ
(1920-1992)

...Когда от грубости отчаянной,
Когда от глупости людской,
От пошлости как бы нечаянной,
Острот из книжки записной
 Не по себе мне вдруг становится,
Я вспоминаю о тебе,

-…так начинаются стихи из любовного цикла Алексея Маркова. – Так можно начать разговор о творчестве самого Маркова и продолжить эти строки – я вспоминаю стихи Алексея Маркова. Главный завет Пушкина, который воспринял поэт – это «Мысли, мысли, господа…»
Творческая биография Маркова вобрала в себя почти всю историю ХХ века. Спасаясь от голода,1932 —33 года в Ставропольском крае, он попал в Дагестан, там опубликовал первые стихи на кумыкском языке, и тут же был замечен классиком дагестанской литературы Эфенди Капиевым… Там он опубликовал первую поэму о жертвенном мальчике «Коля Большаков», там он начал не только публиковаться, но и писать стихи «в стол»… Еще в 1939 году он осознал двойничество мыслящих граждан на территории России. Тогда было написано стихотворение «Паук». Но началась война, и он стал солдатом, он гордился именно этим званием – солдат. Еще в детстве в глухом дагестанском ауле, где он поселился с матерью и старшей сестрой — он слышал вслед крики местных детей «Солдат идет!» И в след ему летели камни-голыши! Была жива память о русском солдате, которого не слишком-то жаловало дагестанское население… И мальчиком Алексей Марков должен был нести крест русского солдата…
С ранением он попал в госпиталь, в Тифлис, где тогда жил один из последних представителей Серебряного века русской литературы, Рюрик Александрович Ивнев, ему молоденький поэт принес стихи и получил блестящую оценку да еще в рифму:

 И чувство нежное, живое
 Бурлит, клокочет, как у Данта.
 Кто понял сердце молодое
 Под гимнастеркою сержанта?!
 ( из стихотворения «Алексею Маркову», 1944 г.)

Позже в компании Ивнева и на знаменитых еще с 20 годов Никитинских субботниках он познакомился с людьми, окружавшими когда-то Сергея Есенина – с Августой Миклашевской, с голубой дамой 20-ых Мальвиной Мироновной, с единственным оставшимся в живых поэтом перебитого в ЧК «есенинского круга» – Пименом Карповым (он обманул чекистов: удачно претворился сумасшедшим и уехал навсегда из Москвы в глухомань)… Всю жизнь Алексей Марков дружил с сестрами Есенина, а Татьяна Петровна Есенина-Флор редактировала его сборник «Снова в дорогу» — буквально ночевала в цензуре, прозывавшейся — Главлитом. Сборник вышел во время хрущевской оттепели, многие стихи из него потом никогда цензурой не пропускались.
В частной переписке Алексей Марков получил отклик от А.И.Солженицына на этот сборник: «Необходимо встретится. У нас, несомненно, много общего», – писал тогда Александр Исаевич. В мемуарной книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын с восторгом оценивает стихотворение А. Маркова «У гроба мать Есенина читает приговор...», напечатанном в журнале «Молодая гвардия».
Тогдашний редактор «Молодой гвардии» Никонов, говорил, что тем кто просто ругает строй нет места в литературе, а Маркову многое можно, ибо он болеет за Россию и пытается залечить ее раны.
Алексей Яковлевич не раз отмечал, что способен хоть на короткое время «обратить в свою веру редактора». Даже редактор партийного «Огонька» А.В.Софронов сделал вид, что не замечает эзоповского языка в эпилоге поэмы «Пугачев» и напечатал — что бы было со страной если бы к власти пришел Пугачев:

 Указы, указы, указы,
 Рубите имущем башки,

— это было напечатано в «Огоньке» в самые застойные времена…

— Хрустальные тонкие вазы –
К чертям, под ночные горшки,
Хватайте и землю и воду,
 Валите глухие леса,
— Народу, народу, народу,
 — указов шумят голоса…
 
После Отечественной войны Алексей Марков поступил в Литературный институт по рекомендации Бориса Леонидовича Пастернака. А. Марков читал ему свои фронтовые стихи « Мать» — где описан мистический случай на фронте — солдату привиделась мать над окопом и он выбежал к ней, и за спиной у него раздался взрыв от прямого попаданья в его окоп… стихи о любви.
 
Мы привыкли прощаться без слез,
 Сомневаться в надежде и встрече,
 Помню лиственный запах волос
Что легли мне разлукой на плечи
 День туманный и мокрый перрон
От вокзала труба уцелела.
На холодных путях эшелон,
И пурга от черемухи белой.
Ты не просишь, что б письма писал,
Теребишь только влажный платочек.
Голубеют в глазах небеса,
Непорочные, чистые очень,
Твое имя я скоро забыл,
Помню, нежное-нежное было…
Я не знаю, тогда я любил?
Только шепот забыть я не в силах.
Да горячие щеки от слез,
Да помятые травы и вечер,
Только лиственный запах волос,
Что легли мне разлукой на плечи.