Олег сказал, что Ксения немного задерживается и они придут попозже. Немки постояли с ним в холле, поговорили на эсперанто и вернулись в варьете.
Программа началась в девять. В половине десятого Ксении еще не было. Олег вышагивал по холлу, заложив руки за спину, худой, высокий, в коротком вельветовом пиджаке; поглядывал на свое отражение в стеклянной стене, садился, вставал, снова подходил к лестнице и от нее – до администраторши, не зная, что делать. Подняться наверх? А если она в это время спустится на другом лифте? Так они будут искать друг друга всю ночь. Лучше подождать. Когда-нибудь она все равно спустится. А вдруг что-то случилось? Ничего не могло случиться. Причесывается, красится, вертится, как всегда, перед зеркалом...
Олег подумал о том, что это путешествие в Крым действительно похоже на свадебное. Как в кино, цветном, красивом, многосерийном, но не телевизионном. Начался фильм в Москве, в Доме кино, когда она спросила: «Ты часто сюда ходил, да?» Она так трогательно делала вид, что ничего ее не удивляет, не восхищает, – Олег смотрел на нее незаметно, на нее и по сторонам, и влюблялся еще больше; и вспоминал, как давно, почти уже год назад, преодолел свою проклятую стеснительность, подошел и заговорил со вторым пилотом ташкентского рейса, попросил его привезти букет роз, а взамен обещал рыбу; как утром Восьмого марта приехал в аэропорт и, завернув розы в пять газет, в свою старую шерстяную тельняшку, вез их в такси и как колотилось сердце, когда звонил в ее дверь...
После Дома кино до самолета оставалось еще семь часов. Хотелось выпить кофе или что-нибудь покрепче, но была суббота. Вышли на Садовое кольцо. У Ксении промокли ноги, настроение стало хуже погоды. Оно у нее менялось мгновенно. Некоторых ее состояний Олег не понимал и не знал, как вести себя, говорить или молчать, что делать?
Не такую он хотел показать ей Москву. Предложил поехать в Слободу, о которой много рассказывал. Ксения долго молчала. Прошли улицу Чехова, Каретный Ряд...
«Поехали», – согласилась она вдруг, будто решившись на что-то важное.
И интонаций ее голоса, разного, непохожего на себя, Олег часто не понимал.
Взял такси. По Цветному бульвару выехали на Трубную, развернулись. Поехали по Рождественскому, Сретенскому бульварам, где было много знакомых Олегу скамеек. Во времена студенчества ходили иногда в баню, Сандуновские или Центральные, а потом, после изрядной порции пива с воблой, отдыхали на бульварах.
За «Кировской» свернули в переулки, долго плутали и неожиданно въехали прямо во двор Слободы.
Все было по-прежнему. Высоченная, тяжеленная, со множеством подков, замков и цепей, громыхающих на весь подъезд, входная дверь. Изразцовый, темно-зеленый камин, который не разжигали с Гражданской войны. Телефон на тумбочке в коридоре, весь закрученный изолентой, – отмечая роды, крестины или похороны, однажды им начали играть в футбол. Первая кухня с черным ходом, мешками и авоськами пустых бутылок и банок. Двери, двери...
Олег никогда не мог сосчитать все двери Слободы. Да и никто не знал точно, сколько их. Темный гулкий коридор тянулся дальше и дальше, за кухней сворачивал направо, потом налево и еще раз направо, упирался в заколоченную маленькую дверцу, изгибался налево, выходил в другую кухню, из нее – дальше, прямо и наискосок, через проходные комнаты, тоже с каминами, холодильниками и дверями, дверями...
Всего здесь было прописано – временно и постоянно – человек двадцать пять. А тех, которые задерживались на день, на ночь, на неделю, на год, сосчитать бы не смог не то что участковый, но и крупнейший, с ЭВМ четвертого поколения, вычислительный центр.
Слободой эту квартиру назвал кто-то еще до войны. В разное время и одновременно здесь жили студенты, портные, грузчики, стюардессы, сантехники, баритоны, строители-нулевики, физики-атомщики, мясники, писатели, сторожа, философы, продавщицы леденцов, цыгане, летчики полярной авиации, стеклодувы, патологоанатомы, дворники, которых было подавляющее большинство.
Знакомых Олега в Слободе осталось немного. Собрались в комнате у брата Гарика Владычина, привозившего в Среднеярск черешню, – Александра.
Собрались почти все недавние студенты. Говорили о том, у кого что болело. В институте было одно, а на работе совсем другое. Две большие разницы, как говорят в Одессе. Если в институтской жизни, с зачетами, экзаменами, шпорами, ссорами, хвостами, лекциями, картошками, практиками, дискотеками и т.д. и т.п., ты чувствовал себя личностью, неважно, крупной или помельче, но личностью, способной в ту или другую сторону покачнуть мир, то теперь, через год, два, три... с девяти ноль-ноль до восемнадцати ноль-ноль с зарплатой сто три рубля, с вычетом налогов, подоходного и за бездетность. А у кого-то уже и дети...
Спорили, соглашались и не соглашались. Олег думал не о зарплате, которая была у него побольше, чем у ребят, но все-таки несравнимо меньше, чем у жестянщика со станции техобслуживания и у официантки (с чаевыми). Олег думал о том, что правильно сделал тогда, ранней весной, послушавшись Профессора и уехав после диплома в Сибирь. Не в деньгах дело и не в туманах, не в запахах тайги. Он понял то, чего не поняли и, возможно, долго еще не поймут его ровесники. Его же сокурсник, раздумывающий, не перейти ли из НИИ в мебельный магазин грузчиком, куда зовут ребята, или пожарником в театр, или в вооруженную охрану, где работа через два дня на третий, а денег не меньше? Или – дворником, взять три-четыре участка, делать себе свое дело, не напрягаясь, и в ус не дуть?
Олег знал, что никогда его сокурсник не уйдет из НИИ в дворники, а ныть вот так будет долго: денег нет, времени нет, наплевать всем на тебя... Сам Олег тоже пока ничего полезного, масштабного, о чем мечталось в университете, не сделал. Но научился или во всяком случае начал учиться тому, без чего невозможно в жизни добиться даже самой малости. Тому, главному на этом этапе, которому нет определения. Которое появляется после того, как сотню раз преодолеешь себя, настоишь на своем; после того, как расшибешь лоб, но смоешь кровь холодной водой и заставишь себя улыбнуться...
Александр твердил, что Ксения с его сестрой Аленкой, выдающейся актрисой современности, – копии, только глаза разного цвета. Он все порывался их познакомить, но нигде свою Елену не мог застать по телефону: ни в театре, ни в другом театре, ни в ВТО, ни у друзей. А Ксения, все время молчавшая, вдруг сообщила: «Я знакома с твоей сестрой, Саша, не суетись. Мы действительно были с ней очень похожи». И – все. Никаких комментариев.
Чего еще от нее ждать?

КСЕНИЯ
(АВГУСТ 1981 ГОДА)

Лежа на берегу речушки, она вспоминает, как из Симферополя машина неслась по горам в теплом сыром тумане. Ялта хлестнула по лобовому стеклу солнцем, накрыла запахами не остывшего еще к декабрю моря, криками чаек. Олег и Ксения вышли на набережной; долго стояли у парапета, глядя на сверкающую бирюзой и синью, выгнутую в дугу бесконечность. Медленно разворачивался для захода в порт теплоход; облака парили легкие, как тополиный пух, но небо уже не затянуто было летней маревой пленкой.
«Пошли в «Ялту», – сказала Ксения.
«В Интурист?»
«А что?»
«Да так. Номер они нам, конечно, дадут. Как пить дать. Потом догонят и еще добавят. Давай уж лучше сразу старушку искать, чтобы дешево и сердито».
«Я хочу в «Ялту», – нахмурилась Ксения.
«Да? – внимательно посмотрел на нее Олег. – Ну, пошли. Прогуляемся. Вещи только хорошо бы в камере хранения оставить. Чтоб назад не тащить».
Между красно-белыми «Икарусами» толпились иностранцы, собираясь на экскурсии по окрестностям Ялты. У стойки администратора оформлялась группа из ГДР. Ксения обратила внимание на высокую девушку в черном свитере; заметила, что и Олег на нее поглядывает.
«Что вы, молодые люди... – сладко зевнула администраторша. – Съезд океанологов. И вообще, у нас только по заявкам».
«Но сейчас ведь не сезон, – сказала Ксения; она работала в ресторане при гостинице, хоть и не на курорте, но знала ресторанно-гостиничный кодекс; правда, не была уверена, что он полностью распространяется и на гостиницы класса Интурист. – Может быть, найдется все-таки что-нибудь? В виде исключения».
«Почему это для вас я должна делать исключение? – еще раз зевнула администраторша, но тут же вытянула в улыбке пунцовые губы – подошли иностранцы. – Ничего нет, девушка. И не будет, не мешайте работать. У меня иностранные товарищи».