ТАИЛАНД КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
   Багги, крохотный электромобиль с колясочкой позади, что развозит по пересечённой территории отеля постояльцев, круто свернул, вскарабкался на почти отвесный подъём и на последнем уже издыхании подкатил к калитке номера 305.
 - Tired, - объяснил, улыбаясь по-детски, водитель размером под стать своему багги. – Устал… Добрая ночи, крааб!
 - Что, по дороге уже успел так сгореть на солнце?
 - Почтеннейший господин, добро пожаловать чудесный остров Самуи, счастливый  отдыха! – пожелал на витиевато-тропическом английском, занеся мою сумку. – Ещё раз просить прощения за багги – уставать.
 - Как я его понимаю, - выдавил улыбку я в ответ на беспрестанные улыбки.
   Он растворился в темноте, как сказочный гном. Я присел в кресло, озираясь, не понимая, где оказался. Мягко шелестел по лианам, лавровым и большим фикусовым листьям, похожим в темноте на приветливо кланяющихся со сложенными перед лицом ладонями тайцев, парной дождик. Вдали, над высвечивающимися холмами соседних островов сверкали разноцветные молнии. В бассейне у ног плавали, то скукоживаясь, то распластываясь и натыкаясь на задиристый месяц, звёзды. Внизу, будто футбольное поле, если смотреть с верхнего ряда трибуны, лежал, точнее, двигался в приливе океан, но противоположных трибун и вообще никаких пределов ему не было, он мерно дышал, упразднив горизонт, слившись с небом, рокотал в глубинном вековом экстазе вновь, как первый раз, овладевая землёй.
 - «Я никогда не ездил на слоне, - бормотал я, засыпая в кресле, - в любви имел большие неудачи, страна не пожалеет обо мне, но обо мне товарищи заплачут…»
   А разбудило меня в канун рассвета уже истомлено-ублажённое дыхание океана, едко пахнущего после близости с землёй.
   Вслушиваясь в каменисто-насыщенный, похожий на гул отступающей армии шум отлива, в посвистывание, пощёлкивание, рулады, стрекотание птах и цикад в зарослях, плотно обнимающих номера-виллы (будто созданные для любви, 3-4-комнатные, каждая с персональным бассейном по-над океаном, как бы обрывающимся в него, кроватью с балдахином, домашним кинотеатром и …ощущением пребывания на необитаемом острове), глядя на распростёршийся океан в мерцаниях рыбацких огоньков и небо в бледнеющих звёздах, поневоле задумаешься: а ты-то здесь зачем? кто ты? откуда? и куда?..
      Двенадцать лет не доводилось мне бывать в этих краях, с середины 90-х. По восточному календарю – целый цикл. Говорят, даже состав крови в человеке меняется, думал я, скинув одёжку, ещё московскую, затхлую, скользнув в бассейн и в звериной какой-то, невменяемой ажитации плавая кролем и баттерфляем от бортика к бортику, хватая губами залетающие в рот с поверхности воды лепестки хризантем и листья сильвеи.
   Но Сиам, что в переводе, как уже давно мы выучили, означает «улыбка», почти не изменился внешне. Всё тот же Ваткрагло, главный храм Таиланда, стоящий на территории королевского дворца Прабороммарашаванг, и то же самое дорогое сердцу каждого сиамца сокровище – сидящий на украшенном драгоценными камнями постаменте золотой Будда с изумрудными глазами. Всё те же развалины храмов древней столицы Сиама - сказочного города Аютая, что в часе езды к югу от Бангкока, и столь же злобны зелёные обезьяны, охраняющие вход в один из храмов, самый замшелый и таинственный, и лишь по выходным пропускающие туда туристов за пару связок бананов вожаку стаи, да и то со строгим фэйсконтролем. Всё то же отношение к королю и королевской фамилии, вызывающее благолепный трепет («не дай бог вам отозваться о короле не то что непочтительно, а даже двусмысленно, - первым делом, встречая в аэропорту,  предостерегают гиды, - тюрьма») и зависть даже у англичан, не говоря уж о подданных прочих королевств, тем паче всяких там президентских и парламентских государств…
  Сиам почти не изменился. Разве что в Бангкоке бросились в глаза немногочисленные новые небоскрёбы, не слишком, впрочем, амбициозные, стилистически выдержанные, не подавляющие то, чем славилась архитектура города, и не сравнимые с вопиющими в космос соседскими – шанхайскими или гонконгскими. И распустил, точно гигантский осьминог щупальца, рельсы на бетонных сваях Sky Train по всему городу, точнее, вознёсся над – власти и экскурсоводы гордятся, мол, решена транспортная проблема. А многим жителям белого света теперь за сваями и перекрытиями не видать. И не открыть окна, потому как ничего, кроме «небесного поезда», не слышно. Но это, должно быть, неизбежные издержки урбанизации (в Бангкоке жителей примерно столько же, сколько в Москве, но автомобильные пробки, кстати, несравнимо менее лютые).
   Всё та же река Chao Phraya, мутно-бурая, со множеством изделий из целлофана и прочих продуктов органической и неорганической химии на поверхности, рассекающая столицу и демонстрирующая её изнанку, если сесть не на интуристовский речной трамвайчик, а на обычную моторную лодку донни где-нибудь на окраине и проплыть не парадным маршрутом мимо храмов, дворцов, 5-звёздных отелей, а притоками и той частью реки, которую туристам предпочитают не показывать: полусгнившие руины, трущобы, обшарпанные кирпичные строения с зияющими пустыми окнами и обвалившимися стропилами, свалки, трубы, сливающие зловонные городские нечистоты, ржавые сваи, с которых нищие дети с тощими обритыми монахами в жёлтых балахонах удят рыбу – но все улыбаются, приветственно машут руками. Всё та же духота и загазованность. Те же знаменитые ночные базары. Те же оглушительно шныряющие по городу «тук-туки» - мотороллеры с открытыми кабинками на двоих сзади, привозящие, как правило, не туда, куда просили, а в шопинг-центр, где владельцу средства передвижения «откатывают». Та же улица Патпонг,  услаждающая разнообразно-низменные инстинкты гостей столицы Таиланда. Тот же tom yam koong – захватывающий, а то и выворачивающий дух своей адской остротой суп из огромных креветок, с травкой лемон-грас, имбирем, листьями кафир, грибами, помидорами, измельчённым мясом куриных грудок, кокосовым молоком и немереным количеством перца чили…
   На Патпонге II, в ресторанчике между мужским и женским go-go барами, силясь одолеть тарелку огнедышащего варева, я вспомнил одного из верных поклонников этого специфического супчика и всей тайской культуры – легендарного Алоиса Фастбинда, отца-основателя гостиничного дела Таиланда.
 - Ей-богу, мне нравятся русские парни, - говорил Фастбинд, со смаком, с капельками пота на висках и со слезинками в уголках глаз поедая на террасе своего отеля tom yam koong наивысшей, третьей степени остроты, которую не выдерживают даже многие тайцы. – Они похожи на американских парней времён моей молодости. У России что-то и с Таиландом есть общее. Вот только не могу понять, что.
 - Вы бывали в России? – осведомился я.
 - Нет. Но читал русских: Достоевского, Ленина.
 - Ленина? Может, вы и коммунист, мистер Фастбинд?!
 - Как-то в Цюрихе, ещё когда учился, попалась мне в библиотеке его статья на немецком: «Лев Толстой как зеркало русской революции». Забавно.
 - Вам забавно, а нам…
 - Полноте. Ваши парни освобождаются от коммунизма на глазах, - Фастбинд кивнул вниз, на подсвеченный бассейн, в который с пронзительными матерными воплями и взвизгами сигали с бортиков и метали своих подруг бритоголовые, унизанные золотом, нетрезвые, упитанные, в длинных чёрных трусах со свешивающимися на них белыми животами туристы из России. – Я вот что могу посоветовать – поговори с девчонками. Кое у кого из них имеются извилины. Например, у Микки, лучшей массажистки.
 - Вашей протеже?
 - Здесь все – мои протеже, - едва ль не по-мефистофильски усмехнулся Фастбинд.
   Вечером, когда традиционный тайский с некоторыми безобидными «экстрас» массаж был закончен и я, обессиленный, пребывающий во блаженстве, закрыв глаза, вытянув расслабленные члены, лежал на матрасе, Микки, дабы скоротать оплаченные мною с умыслом дополнительные полчаса, присела рядышком, положила мою голову к себе на колени и, тихонько кончиками пальчиков массируя мне затылок, виски, темечко,  шёпотом, чтобы не мешать соседям за тонкой перегородкой, на приличном английском стала по моей просьбе, подкреплённой 20-долларовой купюрой, рассказывать:
 - …Вы спрашиваете, крааб, почему мама, а затем и я стали массажистками? Только ли из-за денег? Во-первых, это такая же профессия, как и твоя, как и все остальные, и у нас в Таиланде хорошо оплачиваемая. В начале 70-х годов, когда меня ещё не было на свете, у нас здесь была американская военная база. Отсюда летали бомбить Вьетнам, плавали на кораблях, и здесь отдыхали от войны. Но для тайцев американские солдаты были, прежде всего, гостями. А гостеприимство у нас в крови, мы всасываем его с молоком матери. Ей было пятнадцать лет, когда отец, мой дедушка, привёз её с севера страны в Бангкок и за пятьдесят долларов уступил хозяину массажного салона. Он сказал на прощанье: «Доченька! Испокон веков тайцы славились гостеприимством. Обслуживать гостей, делать всё, чтобы им было у нас хорошо – уважаемое дело». Пятнадцать лет спустя мама привезла меня уже к мистеру Фастбинду, которому все мы бесконечно признательны…