Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Часть I. Глава VIII Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
09.11.2009
Оглавление
Часть I. Глава VIII
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9

 - Кстати, смешной эпизод связан с этой сценой в «Ричарде». В Тбилиси я играл её в концерте вместе с замечательной грузинской актрисой Медеей Анджапаридзе. Она и говорит мне, ещё перед репетицией, со своим неповторимо обаятельным акцентом: «Только ложиться на меня нельзя: у нас это не принято».
 - Вы так порой достоверно играете, что всё-таки не оставляет чувство, как бы вы не отнекивались, что нечто подобное мучило, терзало и вас. Раздирали противоречия… а вы их в себе давили, давили в себе нещадно.
 - Я актёр.
 - Мой отец любит рассказывать, как писатели пришли к Сталину. И Фадеев якобы спросил, не пора ли взяться за эпохальный роман о 37-м годе. Берытесь, таварищ Фадэев. Еслы чувствуэте сэбя Шекспиром.
 - Я всего лишь актёр, - сказал Ульянов. – А что касаемо Сталина…
 - Любопытно, вы, сыгравший маршала Жукова, командовавшего Парадом Победы, в жизни Сталина  видели? Сталинскую премию не он лично вам вручал?
 - Не лично, конечно. А Жуков не командовал, а принимал Парад Победы.
 - Я в курсе. Но так более эффектно звучит.
 - А сначала подразумевалось, что принимать будет сам Сталин. Сел он во время первой репетиции на лошадь, посидел, сказал: «смешно»…
 - Всё-таки с юмором был мужик.
 - Ещё с каким!.. В 1952-м году я получил пригласительный билет на Красную площадь в день празднования 35-летия Октябрьской революции. С моего места, на трибуне возле ГУМа, хорошо был виден Мавзолей и всё, что происходило на правительственной трибуне. А сценарий празднования расписан по секундам, долям секунд. Во столько-то руководство страны во главе со Сталиным появляется на трибуне, во столько-то из ворот Спасской башни Кремля выезжает машина с министром обороны. На объезд им войск и взаимные приветствия отведено тоже жёстко регламентированное время. И всё это заранее отрепетировано, рассчитано, любая задержка, сбой во времени исключены: в 10.00 под бой курантов на площадь вступят войска. Этот момент – как выстрел из стартового пистолета для всех без исключения служб, задействованных в праздновании: для телевидения, радио, авиации и так далее и тому подобное. Для всей страны. А тогда получалось – и для мира. Всё шло строго по плану. Но после того как командующий парадом отдал рапорт принимающему парад и оба они поднялись на трибуну Мавзолея, чёткий график был нарушен: Сталин, не спеша, даже вроде бы улыбаясь…
 - Раскуривал трубку?
 - Нет, трубки я не видел. Он просто спокойно, чуть улыбаясь, начал что-то говорить одному из маршалов. На Красной площади по стойке «смирно» застыли войска, замерли люди на трибунах в ожидании начала торжества, страна приникла к телевизорам и радиоприёмникам… А Сталин на виду у всего мира продолжал спокойно говорить. В такой момент! Я был потрясён. Просто ошеломлён. На моих глазах этот человек остановил время! Вот это власть! Я уверовал во всемогущество Сталина. Не я один – десятки миллионов людей верили…
 - Алла Петровна рассказывала, как вас с ней на похоронах чуть не задавили.
 - Да, могли мы с твоей будущей тёщей погибнуть. Мы продвигались вместе с очередью от Неглинки к Трубной площади…
 - Плакали?
 - Нет. Но горе было всенародное.
 - И Алла Петровна слезинки не проронила?
 - Ближе к Трубной толпа становилась всё больше и больше. В какой-то момент мы почувствовали, что нас влечёт, помимо нашей воли, куда-то вперёд. Затягивает, словно в воронку. С неимоверными усилиями мы стали выбираться, выдираться, вытаскивать себя из толпы. Вдоль улицы плотно один за другим стояли «студебеккеры», так что просочиться к домам даже тоненькой Алле было невозможно. С трудом мы отыскали лазейку и очутились в каком-то проходном дворе. Через дворы, проломы, сквозные подъезды, по каким-то чёрным лестницам, балконам, крышам мы добрались до Пушкинской улицы и там, уже совсем вблизи от Дома Союзов, влились в очередь…
 - Вот это я понимаю – патриотизм!
 - …и спустя какое-то время вступили в Колонный зал.
 - Простились?
 - Смешно тебе? А на другой день мы узнали, что на Трубной площади в давке погибла уйма народу.
 - Смешного мало. Мою тётю Наташу там тоже почти раздавили. Поддать жарку на посошок?
 - Всё, хватит. Пора.
 - Михал Алексаныч, если всё-таки вернуться к Наполеону… Понимаю, вопрос идиотский. Но всё же: а вы бы что выбрали, если б на одной чаше весов лежала, фигурально выражаясь, Алла Петровна, а на другой – карьера актёра? Если б она сказала: или я, или…
   Ничего не ответил Ульянов.
 - Дальнейшее – молчание, - выплеснул на камни напоследок я с фальшивым пафосом  полный ковш воды.            
                                                 х                х                х
   Под водительством старшего помощника капитана мы совершили экскурсию по «Белоруссии», снизу, с машинных отделений, где генераторы, турбины, валы, фланцы, датчики, мониторы, всё маслянисто блестит в ярком свете, дрожит, вибрирует, лязгает, качает, гудит, ревёт, шипит и где мы с Ульяновым задавали матросам вопросы, и до капитанского мостика, пеленгаторной палубы и  чуть ли не самого пеленгатора. После экскурсии старпом (которого я назвал чифом, изображая чуть ли не морского волка, мол, по Тихому хаживал и по Атлантике) проводил нас в каюту капитана, где и отдал честь.
   Капитан наш, картинно красивый, скульптурно сложенный, с выправкой под Андреевский стяг, ростом шести с половиной футов, был в этот день (рождения, как мы потом узнали) особенно хорош, весь в бело-золотисто-голубом. Он по-английски, с оксфордским прононсом беседовал с кем-то по рации, когда мы вошли гуртом.
   По-морскому открыто улыбнувшись с почтительным поклоном, он приложил большую сильную отменной лепки руку к груди, прося прощения за то, что отвлекают, и предложил хозяйским жестом располагаться в глубоких кожаных креслах вокруг обширного журнального столика из каких-то экзотических пород древесины.
   Антураж капитанской каюты площадью метров в пятьдесят квадратных, с огромными окнами, смущал своим изысканным магическим романтизмом, возбуждал дремавшие комплексы, будировал некие мечты, давно, с зарёй туманной юности погасшие.
   Из боковой двери, за которой, видимо, располагался буфет капитана, появилась буфетчица капитана Настя, здесь не такая, к какой мы привыкли в ночном баре, другая: сосредоточенная, неприступная, причастная к чему-то (чему, безусловно, можно было позавидовать). Нас с Леной, выпивших у неё с рук, можно сказать, не один десяток джин-тоников, подчеркнуто вежливая, с приклеенной на полных, но не столь здесь чувственных, с более сдержанной, без блёсток помаде, устах, она будто не узнала.
 - Что вы предпочитаете в это время? – осведомилась Настя, изящно подкатив по ворсистому ковру столик на колесиках, уставленный спиртными напитками всего мира, и слегка, в абрисе бутылки дорогого французского шампанского «Вдова Клико», изогнув стан. –Whisky «Black label», gin, campari, martini, bacardi, «Martell», «Courvoiseer», «Hennessy», «Tequila gold», - названия она, натасканная, видимо, капитаном (я вспомнил Антуана Грищенко из «Бега»: «Жё… жё… ле куто, ножи чищу, Парамон Ильич») перечисляла с произношением страны-производителя, - разнообразные коктейли: mohito, bloody Mary, которую предпочитает наш капитан…
 - Грэй, - добавила Алла Петровна, отдав предпочтение старому доброму коньячку «Арманьяк», гревшему душу даже названием, созвучным с её фамилией.
 - Что, простите? – не поняла Настя, скользнув взглядом по надписям на этикетках бутылок.
 - Капитан похож на капитана Грэя из «Алых парусов», каким его сыграл в фильме Вася Лановой. Такой же красивый, статный, обходительный. А вы, Настенька, Настю Вертинскую напоминаете в роли Ассоль. Здесь, рядом с вашим капитаном, - уточнила А.П. – Не в ночном баре «Арлекин», где наши мужики на вас пялятся.
 - «Орион», - поправила зардевшаяся Настя. – Так назывался бриг, на котором служил Лонгрен, отец Ассоль.

Последнее обновление ( 18.11.2009 )
 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков