| Часть I. Глава VIII |
|
|
|
| 09.11.2009 | |||||||||||
Страница 2 из 9 - Вы с такой решимостью, будто в запретную зону. Пойдёмте! Англичане вчера за ужином расхваливали здешнюю сауну. - Ну, если англичаны хвалили!.. Я вообще-то русскую баню больше уважаю. Но сауна – тоже неплохо. К сауне Ульянов относился без особого энтузиазма, но положительно. Несколько раз по предложению А.П. («взял бы зятя, а то никуда вместе не сходите, не по-людски это, на Руси, я читала, тести всегда с зятьями парились») он брал меня с собой в гостиницу «Орлёнок» на Ленинских горах. Его туда приглашали знакомые архитекторы, спроектировавшие здание: на самом верху там была отменная, единственная в своем роде сауна, гордость архитекторов – из комнаты отдыха сауны открывался потрясающий панорамный вид на Москву. Мы парились. Велись беседы о том, о сём. Пиво в этой банной компании (быть может, из-за присутствия трезвенника Ульянова) не жаловалось, хотя и не возбранялось. В основном гонялись разнообразные, привозимые разъездными и выездными архитекторами и самим Ульяновым из союзных республик и зарубежных стран чаи. Запомнился китайский вечер. Накануне Михаил Александрович прилетел из Пекина и в сауну привёз большой китайский термос с заваренным по старинным рецептам Поднебесной, настоящим, исключительно из самых верхних листиков чаем. «Это мощь, - говорил он, сидя в кресле, распаренный, похожий в банной простыне на Цезаря даже больше, чем в сценическом костюме. – У них начинаются кардинальные реформы. А народищу! Идёшь по главной пешеходной улице в Шанхае: шапки, шапки, шапки, головы, головы, прямо-таки физически ощущаешь их миллиард с лишним! И все работают. В других странах, про Африку не говорю, в Европе, во Франции, Италии, такое ощущение, что все в кафе сидят, да по магазинам, выставкам, кинотеатрам ходят, не понять, когда и где работают. Китайцы же – от зари до зари. Как когда-то у нас в Сибири. Они, соседи наши, ещё покажут миру, помяните моё слово! А пельмени там – объеденье! Почти как у нас, в Сибири, только с соей…» Ездили мы с Ульяновым и в сауну к Алексею Ивановичу Аджубею и Раде Никитичне Хрущёвой, дача которых была расположена неподалёку от Ларёво, на другой стороне канала, на Икше, в посёлке космонавтов почему-то. В разгар антиалкогольной горбачёвской кампании ездили. «Чем это тут у вас пахнет?» - поинтересовался Ульянов, выйдя из машины на обширном участке Аджубея и поводя носом. «Самогон космонавты гонят, - объяснял пучеглазый глуховатый уютный Алексей Иванович со свойственной ему непосредственностью. – Все как один. И у нас найдётся!» - подмигивал он мне, зная ульяновский сухой закон. - «Гоните?» - «Как в прошлом году говорили в очередях за водкой? Даже если будет восемь, всё равно мы пить не бросим, ну, а если двадцать пять, надо Зимний брать опять! А в этом году вообще почти нигде не возьмёшь, вот же Горбачёв с Лигачёвым учидили! Царские виноградники в Крыму и на Кавказе вырубили! В России всегда бунты и революции начинались со спиртного! Сказали бы там им, Миша, а? Ведь развалят Союз к едреней матери!» - «Так они меня и послушали…» С гордостью, с видимым, почти осязаемым, животрепещущим наслаждением Аджубей показывал то, что успел построить с прошлого нашего приезда к нему на дачу (я невольно сравнил с Ульяновым – никогда тесть мой не относился так трепетно ни к недвижимому, ни к движимому имуществу). «Вот котельная, котлы немецкие решил ставить вместо наших, здесь погреба, кухня двухсветная, гостиная с камином, бильярдная, наверху спальни…» Аджубей изумлял всех, знакомых и незнакомых, тем, как стремительно и неудержимо восставал каждый раз из пепла – в буквальном смысле слова. Сгорела баня (отдельно стоявшее здание) – получил компенсацию по страховке – выстроил баню гораздо более знатную, просторную, оборудованную по последнему слову финской банной техники. Сгорел дом (!) – получил компенсацию по страховке – в рекордно короткие сроки выстроил фантастический по меркам 80-х, многоуровневый коттедж. Не унывал Алексей Иванович. Закалила его жизнь. Бонвиван, жуир, гурман, эпикуреец, он всё намекал, подмигивая, на прежние свои банные похождения, в том числе с комсомольцами, когда был ещё редактором «Комсомольской правды». Но отклика у Ульянова эти намёки не находили. х х х - …Возвращаясь, с вашего позволения, к преданному всеми Жукову, - говорил я, лёжа на липовом полке шикарной сауны теплохода «Белоруссия». Кроме нас с Михаилом Александровичем посетителей не было. Не до конца разобравшись во множестве иностранных склянок, я то и дело брызгал на раскалённые камни натуральные эфирные масла и фирменные ароматизирующие средства мелиссы, розового, персикового дерева, ели, лаванды, мяты, лавра, ещё чего-то. - А-а, хорош-шо-о!.. – эмоции в присутствии тестя я, как правило, придерживал, но не до конца и не всегда мог скрыть – Ульянов же, как правило, сдерживался даже в бане. – Алексей Иванович мне как-то сказал, что один из немногих, единственный из лауреатов Ленинской премии, который от него как зятя Хрущёва не отшатнулся, не предал после кремлёвского переворота и прихода к власти Брежнева – это вы. - Он так тебе сказал? - Что на премьере то ли в Большом, то ли в каком-то ещё театре, где была вся Москва, в фойе вокруг них с Радой образовалась полоса отчуждения. Никто не подходил. Из тех, кто ещё вчера лизал и клялся в вечной дружбе и преданности. Верней, некоторые подходили, но по-тихому, в туалете. Чтоб никто не видел. А вы подошли. Открыто, не таясь. За что Алексей Иванович вам «до гробовой доски» будет благодарен. Вы не боялись попасть в опалу? - Я не думал об этом, - ответил Ульянов, выплескивая ковш воды на камни; по тому, как он это сделал, раззудив плечо, с размаха, видно было: ему ненеприятно, что упомянул об Аджубее. - Вы же с Аллой Петровной были, да и есть придворные, можно сказать… - Никогда мы придворными не были, - набычился Ульянов, запахивая простыню. - А что в этом такого? Многие, отец мой, например, завидуют чёрно-белой в крапинку завистью тому, что вас всегда приглашают на все кремлевские приёмы, в посольства… Отдыхаете вы в элитных санаториях с партийными бонзами, министрами… Тоже ведь там тайны мадридского двора, правда? - Что правда, то правда. Но нашего брата – артиста, художника, музыканта – в тайны эти не посвящают. Порой и за шутов, как ты знаешь, держат. - Вас?! - Ну не меня, но были такие артисты… поэты… А министры сфотографироваться любят вместе где-нибудь на приёме или с удочкой на рыбалке и показать потом: «Во, артист этот, который того-то играет, со мной рыбачит – пьёт, как лошадь, уж не говоря про баб…» Но ты о чём спрашиваешь? - Используется опыт общения с номенклатурой в творчестве? Интриги, заговоры, лесть, предательства, убийства… Шекспир! - Может быть, отчасти. Не задумывался. В творчестве всё так или иначе используется. Кажется, у Ахматовой: когда б вы знали из какого сора растут стихи, не ведая стыда… Как-то так, не помню точно. Но мы о Жукове, кажется, говорили. - Да. И вы сказали, что роль ещё не сыграна…Это вы напрасно, Михал Алексаныч. Вашего Жукова весь мир знает. - Когда-нибудь кто-нибудь сыграет настоящего. Трагического. Но это уж, к сожалению, буду не я. Я своего сыграл. - А с кого, интересно, началась ваша вереница полководцев, императоров, царей? И почему, собственно, вы? Ну то что Вячеслав Тихонов, извините, сыграл князя Андрея Болконского, это понятно… - Ты прав, Слава аристократ. Хотя тоже из простой семьи, насколько я знаю. А я, будучи вовсе не героического характера, энергетики, самого что ни на есть рабоче-крестьянского, плебейского, говоря откровенно, среднестатистического вида и стати, целый легион императоров и вождей наиграл. Так вышло. Даже не знаю, почему. Кто-то из режиссёров что-то во мне увидел, а потом пошло-поехало. Жаловаться грех, конечно. Начал я с сугубо положительных простых советских людей, тружеников: Саня Григорьев в «Двух капитанах», Каширин в фильме «Дом, в котором я живу»… А первым в моей номенклатуре был, пожалуй, Киров. Меня, ещё студента, вызвал Рубен Николаевич Симонов. И предложил попробоваться на главную роль в спектакле «Крепость на Волге». Струхнул я, конечно, не на шутку. Первая, фактически, роль на сцене театра – и сразу самого Кирова! Но согласился, разумеется. И стал готовить отрывок. Помогал мне мой товарищ Катин-Ярцев. Шли дни, недели, меня никуда не вызывали. Я решил – не без облегчения, но и не без досады – что тревога ложная, обошлись без меня. Как вдруг сообщили о дате просмотра. Я вышел на сцену Вахтанговского театра, загримированный, насколько это возможно, и одетый «под Кирова»: чёрные гимнастёрка, галифе, сапоги… Вышел – и первой мыслью было: бежать!.. |
|||||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | |||||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|