Официальный сайт журналиста и писателя Сергея Маркова.
Часть I. Глава VII Версия в формате PDF Версия для печати Отправить на e-mail
07.11.2009
Оглавление
Часть I. Глава VII
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8

   И вдруг напротив «офонаревшего», как выразилась в своё время А.П., Театра Вахтангова я увидел портрет М.А. Ульянова, стоящий на подставке, довольно мастеровито выполненный пастелью. Слегка удивило (хотя удивить на Арбате в те годы вообще вряд ли что могло) выражение, да и цвет лица – розовощёко-белозубо Ульянов улыбался загадочной, как у Джоконды, улыбкой. Я подошёл, постоял, наблюдая за тем, как трудится арбатский умелец: ушёл, заплатив по таксе, взяв под мышку свернутый в рулон ватман со своим изображением натурщик, его место заняла чернокожая натурщица… «Скажите, - осведомился я, когда схлынула толпа японских туристов, - Ульянов сам вам позировал?» - «А кто же? – был ответ. – Он же вот в этом театре играет, не в курсе, что ли?» - «В этом?» - «Приезжий? Сразу видно. Могу исполнить». – «Да нет, спасибо. А что он у вас такой румяный?» - «Живёт хорошо. Не видел, что ли, по телеку, он с Горбачевым был вась-вась… Они всю эту перестройку и замандычили!  А мы, бля, честные художники, тут за гроши мудохаемся… Садись, исполню. Хочешь, рядом будешь с Ульяновым?» - «Я уже был рядом… Ладно, валяй», - согласился я, потому что делать было нечего. И многое услышал, пока позировал, чувствуя себя идиотом. Подходили иностранцы и наши провинциалы. «Смотри, Ульянов! Помнишь, председателя играл? И в этом фильме, где его жена Мордюкова говорит: «Хороший ты мужик, а не орёл». – «Да не Мордюкова его жена, а Зыкина!» - «С Зыкиной он развёлся давно, на Фатеевой женился!» - «Один хрен, на ком он там женился! Жукова играл, Ленина, а с этой перестройкой скурвился мужик! Тоже своё урвать хочет, прихватизировать! Говорят, вот этот теперь его – не хило!» - «Да ты думай, пиздобол, что говоришь – Ульянов честный, настоящий мужик!» - «Честный, тоже мне! Комуняг  всю дорогу играл, во Дворце съездов Ленина показывал – а теперь демократом заделался! На XIX партконференции как выступил – не меняют, мол, коней на переправе… Не верю я ему!» - «Да как вы можете говорить такое про Ульянова – он честь, ум, совесть нашей эпохи!» - «А я бы всех коммунистов к стенке без суда и следствия – и этого Ульянова в первых рядах!» - «Он гениальный артист! Ему не дали фильм снимать, где он Жукова хотел сыграть, расстреливающего Берию, когда в подвале косточки девчушек замученных нашли... Он честный!..»
 «Зачем ты его здесь выставил, скажи честно? – осведомился я, расплатившись за портрет. – В то, что он позировал, не поверю. Зачем? Чтобы клиентов привлекать?» - «Само собой. И глас народа слушать». – «Учился рисовать?» - «Сам не видишь?» - «Вижу». – «С Серёжкой Присекиным в Суриковской школе учился. Он теперь народный художник, бля. Государственную премию получил.  Тоже жопу лижет… А я не смог. Нальёшь стакан красного – расскажу». – «Не налью, - сказал я. – Недавно на Чистых прудах подошла одна такая, синяя, на тонких ногах – налей, говорит, папуль, стакан красного бывшей актрисе, отсосу. Я ей тоже не налил». – «Что ты сказал, сука?!.» - осерчал арбатский живописец. «Кто бы мне самому налил стакан – и выслушал», - отвечал я…
   В тот вечер я заехал к дочке Лизавете, которая была на Пушкинской у деда с бабкой. Мне хотелось поговорить с Ульяновым. Рассказать, может быть, о портрете на Арбате, рассмешить. Но он, глядя на кухне программу «Время», в которой Гайдар с Чубайсом докладывали Ельцину об успехах приватизации, был мрачен. Ничего я ему не рассказал.)              
 …Возвращаюсь на Рамблу-86. Прогуливаясь, мы увидели там фокусницу из Таиланда, глотающую связку с десятками разноцветных бритв, обращающихся в белых голубей – чему Ульянов радовался, как мальчишка. Женщину-змею, извивающуюся на столе и на шее у своего бритоголового, с  прозрачными розовыми глазами кролика, партнёра. Женщину-культуристку, демонстрирующую перекатывающуюся под лоснящейся пористой кожей мускулатуру, – отвратное зрелище. Карлика-силача с гирями, которые так и не смог поднять ни один из зрителей. Красавца-попугая, матерящегося на всех европейских языках, в том числе русском.
 - Советские моряки научили, - пояснил хозяин. – Он и водку у меня пьёт.
 - Чер-рнобыль! Пер-рестр-ройка! Чер-рнобыль! - завопил попугай. – Аф-ган! Гор-рби! Гор-рби – му-дак!.. – и дальше совсем уж нецензурное.
   Вот факир, сухощавый азиат, похожий на легендарного Брюса Ли, голый по пояс, босой, с косичкой. Вокруг собралась толпа, но он не спешит – расхаживает между широкой доской, утыканной гвоздями миллиметров в сто и грудой крупнобитого бутылочного  стекла, сосредотачивается, но одновременно и отвечает на вопросы любопытных, которые что-то даже записывают в блокнотики. Проходит три, пять минут, зрители, потоптавшись на месте, собираются уже расходиться – и он включает магнитофон. Сжимается и каменеет его скуластое лицо. Медленно он подходит, поворачивается спиной и укладывается на стёкла. Неподвижно лежит, смотрит на небо, синеющее между ветвями платанов. Поднимает ноги и достает кончиками пальцев до земли у себя за головой, точно делает зарядку. Появляется жгучая зеленоглазая брюнетка в белом бикини, становится ему на грудь и начинает танцевать, заниматься своеобразной аэробикой под азиатскую тягучую музыку, а факир лежит как ни в чем не бывало и смотрит на небо. Брюнетка спрыгивает, факир как бы нехотя подымается и проходит по кругу, подставляя кино - и фотообъективам свою искромсанную, но без единого пореза спину, с которой осыпаются  прилипшие осколки. В коробку летят американские, японские, французские, немецкие монеты, падают, кружа, как осенние листья, разноцветные купюры. Но туристы не расходятся, с надеждой, а то и вожделением поглядывая на доску с гвоздями. И надежды их сбываются. Факир ложится спиной на гвозди, на грудь ему встает та же брюнетка, на живот – блондинка в черном бикини, настолько большая, грудастая, что лицо лежащего на гвоздях  искажается в страдальческой гримасе, но лишь на миг – в следующий он уже улыбается, глядя по сторонам. Звучит песня звёздного ансамбля «АББА» «Танцующая королева», блондинка и брюнетка, изображая солисток ансамбля, как бы поют и не как бы, а по-настоящему, притом в туфлях с высоченными, сантиметров этак двадцать шпильками выплясывают на лежащем на гвоздях бедном маленьком самурае… Этот номер вызывает шквал аплодисментов, в том числе и всегда сдержанного по отношению к уличным представлениям народного артиста СССР, и целый листопад купюр.
 - Вот это да, - с очевидным удовольствием от профессиональной работы улыбается Ульянов.
   Танцуют под старую, похожую на мандолину гитару сёстры-близнецы в национальных платьях, аккомпанирует отец. Стучат кастаньеты, каблучки, блестят чёрные глазищи и алые губки, зрители хлопают в такт, улыбаются, толстяк-немец не удерживается и тоже пускается в пляс, за ним старуха-американка лет ста, увешанная фотоаппаратами, летят со всех сторон цветы… Лежит посреди дороги небритый грязный мужичок, по пояс голый, весь в разноцветных наколках, изображающих быков, тореадоров, красоток. Подходят двое полицейских, он встаёт, они отходят, он ложится и смотрит, подперев голову рукой, полицейские подходят, что-то ему говорят, он встаёт, отходит и снова ложится на асфальт, полицейские подходят… Мужичок ни у кого ничего не просит, ничего никому не демонстрирует – он, кажется, просто решил полежать в том месте, где ему захотелось. Возможно, он бывший тореадор, ныне безработный, ему негде спать и нечем кормить детей, нет уверенности в завтрашнем дне. Но как-то уж слишком надменно он взирает на обходящих его слева и справа, разглядывающих татуировку туристов, а на полицейских вообще  плевать хотел.
 - Демократия, - констатирует Ульянов. – Но всё пристойно.
 - Наш бы уж давно здесь насрал, - соглашается А.П. – При таком отношении полиции.
   Вот гадалка, с чёрно-бордовой розой в распущенных по плечам седых волосах, забранных обручем,  древняя, как сама Рамбла, но со следами андалусско-цыганской былой красоты. За несколько песет или 1-2 доллара у нее можно узнать, что было, что будет с тобой и с миром. Я перевожу, Михаил Александрович от гадания категорически отказывается, А.П. с Леной – тоже. А я, отойдя, незаметно возвращаюсь, присаживаюсь на низенький детский стульчик, протягиваю руку ладонью вверх, и старуха-цыганка склоняется, вглядываясь в линии…
 - И что ж она тебе нагадала? – спросила Лена, когда я десять минут спустя догнал их на площади у фонтана. – Ты как-то с лица сбледнул.
 - Да ерунда.
 - А всё-таки?
 - Потом как-нибудь скажу…

Последнее обновление ( 18.11.2009 )
 
< Пред.   След. >
ГлавнаяБиографияТекстыФотоВидеоКонтактыСсылкиМой отец, поэт Алексей Марков