| Часть I. Глава VI |
|
|
|
| 07.11.2009 | |||||||||
Страница 7 из 7 - Померещилось? - Всё может быть, - пожал плечами я, поправляя расхристанную одежду и с коробящим чувством разглядывая царапины от разноцветных ногтей на запястьях. – Вам жалко стало? - Знакомый, показалось, голосок. - Вот это вряд ли… К моменту прощания наш Эжен почти протрезвел и вдруг заговорил хоть и с сильнейшим акцентом, но по-русски. Выяснилось, что мама его – русская дворянка из первой волны эмиграции, актриса, возлюбленная Петра Лещенко: - Чуб-чик, чуб-чик, чуб-чик кучеря-вый, - запел Эжен, - эх, развева-айся чу-убчик по ветру-у!.. Маму изнасиловал в Бухаресте режиссёр-румын, который и стал его отцом. Вскоре после войны она скончалась, успев отправить Эжена, который на самом деле не Эжен, а Евгений, Женя, к сестре во Францию. Но и сестра вскоре скончалась. И дядя, каппелевский офицер, которого в «Чапаеве» показывают. Воспитывали мальчика сперва бродячие циркачи, с которыми он скитался по югу Европы, затем курды, затем почему-то выходец из Бразилии дон Педро, имевший свою бродячую театральную труппу. Евгений играл в его театрике, потом в Лионе, потом в Арле, учился, а закончить образование так и не сумел. О, запахи кулис!.. Сколько таланта он показал в свое время в роли Гамлета!.. Но любимый его писатель – Достоевский, сам он, Евгений, точь-в-точь Алёша Карамазов, сугубо православный человек в окружении католиков, протестантов, а то и вовсе мусульман или даже безбожников, которые Евгения пятнадцать лет назад изрезали ножами. Когда он узнал, что на «Белоруссии» прибывают в Марсель такие актёры, он настоял в своей туристической конторе на том, что именно он будет работать с ними, а кто же?.. - Славно поработал, - констатировал Ульянов. И особенно мечтал Евгений увидеть Аллу – трагедия непонятого и неоцененного эпохой и завистью человеческой таланта, как ему это понятно и близко!.. Он узнал её сразу, и с первого взгляда она потрясла его своей мудростью, одухотворенностью, гордостью, волей и возвышенностью над суетой сует и томлением духа!.. - Ступай за водкой, - сказала мне тёща, прослезившись. - Алла! – попробовал возразить Михаил Александрович. - Да ладно, Миш, ну жалко мужика. Коллега всё-таки. Денег-то у нас нет, ему дать. Ступай, ступай, Серёжа, кому говорят! Надо ж, и во Франции меня знают… Я взбежал по трапу на «Белоруссию», дивясь осведомленности «принимающей стороны», через минуту вынес последнюю «Московскую». Теща подарила её неудалому артисту и еще менее удалому гиду-переводчику. Евгений-Эжен, тоже прослезившись, целовал руки А.П. и Лене до тех пор, пока по трансляции не объявили об отходе судна. - Шумит ночной Марсель, - напевал я, глядя с палубы на огни большого города, - в притоне «Трёх бродяг», там пьют матросы эль и женщины с мужчинами жуют табак… Подошёл Ульянов. - Ведь учил же французский в театральном училище, - сказал. – Ни черта не помню! Вот только сейчас всплыло, наслушался, что ли: «Allons, enfants de la patrie!..» - пропел он тихо, неуверенно, будто на ощупь, но точно и, главное, по-настоящему грассируя. - Ну вы даёте, Михал Алексаныч! А дальше? - Это всё, к сожалению. - Но вы грассируете, как марселец! - И попугая можно научить. Я ж актёр как-никак. - Неужели больше не помните? - Ещё там: «A bas la tyrannie…» - А Ленка даже не подозревает в вас таких способностей! Такого потрясающего произношения! Умерла б от зависти. - Вот и кончился Марсель, - сказал Ульянов, когда огни потонули в многоцветных, как у импрессионистов, каких-то чувственно-волнующих, маслянисто-прельстительных волнах. х х х Вечером показывали фильм Милоша Формана «Амадеус». - …Как вам картина, Михал Алексаныч? – осведомился я. – Аллегория ведь, как всегда у Милоша Формана. Метафора. При внешней простоте. - Вот именно, - ответил Ульянов, подумав (он никогда не спешил, как многие, после сеанса делиться мнением, как бы переваривая просмотренное). – Я - за. - Если бы голосовали? – уточнил я. - Мы с тобой уже голосовали, - напомнил он. - Видишь, не яда в бокал с вином подсыпал, как у Пушкина, но всей жизнью отравил… Я вот чего подумал: в художнике, если он художник, всегда есть что-то, пусть махонькая толика, от Моцарта, и что-то - от Сальери. - И в вас? Вы завистливый человек? - А как ты хочешь, чтобы тебе ответили на этот вопрос? О, я страшно, чудовищно завистлив! Злодей, скольких отравил! - Но ведь Сальери был великий труженик – одних опер написал более сорока! Образно говоря, пахал так, что рубахи сопревали… А Моцарт порхал… - Не знаю, как насчёт Сальери… Вечная тема. - Как схватка Спасителя с дьяволом – и поле битвы, писал Достоевский, сердца людей. - И ещё Достоевский писал, что в русском человеке величайшая святость уживается с величайшей подлостью – и неизвестно, чего больше. - Допускаете, что подлости? Вы, великий русский актёр… - Не я. Достоевский. - А какое это отношение имеет к Сальери с Моцартом? – не понял я. - Смотри, как интересно, - Ульянов показал на мелькавшие навстречу горбы волн, полных дымившегося фосфора. – Надо ж – будто снизу их подсвечивают… |
|||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | |||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|