| Часть I. Глава V |
|
|
|
| 07.11.2009 | ||||||||||||
Страница 6 из 10 Казалось бы, что в этом такого уж необычного? В «Обломове», например, Гончаровым выведено два диаметрально противоположных характера, заглавного героя и Штольца… Но в нашем случае речь идёт о двух чисто русских мужиках, притом схожего природного темперамента. Марков из терских казаков, со Ставрополья, Ульянов – точно неизвестно, но можно предположить, что корни его тоже где-то на юге России, на Дону, Кубани или в оренбургских степях: что-то в нём неизбывно, неистощимо, неистребимо казацкое. И в результате, в сухом, как говорят, остатке: один не отмечен никакими наградами и званиями (и свершил, как мне представляется, менее половины того, на что был запрограммирован, на что дан был дар Божий), другой – удостоен всевозможных, высочайших премий и наград (и, главное, создал многое из того, на что был способен, состоялся как художник почти целиком и полностью, и как крупный государственник). Но, напомню, повод к этим неблагодарным сопоставлениям дала информация, полученная в Генуе от сотрудника международного отдела ЦК КПСС Сергея Миронова. В 1944-45-м г.г. Марков побывал за рубежом – в составе Третьего Украинского фронта. В следующий раз его выпустили аж в начале 70-х, притом исключительно в Болгарию. Потом опять не пускали долгие годы, хотя он просился и бился, как рыба об лёд. Обращался к Брежневу, к руководителям партии и правительства, КГБ – ни ответа, ни привета. «С-считают, что ты не дорос», - объяснял секретарь Союза писателей Сергей Михалков, благословляя Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, Ахмадулину, Аксёнова, Бондарева на поездки в США, Францию, Японию, Аргентину и т.п. «Пустите хоть в Польшу! – умолял отец. – Хоть в Румынию, по местам боевой славы, я ж там с самим Петром Лещенко выступал!..» - «Опять, Алексей, сочли твой выезд за рубеж нецелесообразным», - разводили руками генералы от литературы. «Да кто, кто счёл?!» - вопрошал отец надрывно. Ужасно переживал. Даже стихи сочинил на тему своих невыездов: Меня за рубеж не пустили, А сколько анкетной волынки, Как будто в душе наследили, И главное – кто?! Невидимки… - …Толстого никогда не мечтали сыграть, Михаил Александрович? – спросил отец, с гордостью подаривший в тот вечер на день рождения Михаилу Александровичу только вышедший в классическом издательстве «Художественная литература», ещё пахнущий, как принято говорить, типографской краской второй том собрания своих сочинений, в который вошли поэмы, в том числе о Толстом – «Астапово». - Героя Толстого? – уточнил Ульянов. – Например, Протасова в «Живом трупе»? Так Алёша Баталов, по-моему, замечательно сыграл. - Лёвин в «Анне Карениной» гениальный бы у вас был! – воскликнула моя сестра Екатерина. - Не знаю, - пожала плечами Марина Неёлова. - Был бы, не сомневаюсь! - заверила Галина Борисовна Волчек. – И вот было бы потрясающе, если б Кутузова и Наполеона сыграл, обоих! - Самого Льва, - сказал отец. - Самого?.. Куда там! – смущенно вдруг заулыбался Ульянов. – Он голубая кровь, граф, Рюрикович. А я всего лишь сибирский малообразованный мужичок. - Лев Николаевич тоже мужиком был, - сказал отец. Моя пышноволосая красавица-сестра Екатерина, от смущения не всегда в таких компаниях адекватная, но, воспитанная в семье поэта, запросто, к месту и не к месту читавшая стихи, продекламировала зачин отцовской поэмы: Шумит великий океан И гулко сотрясает землю, Окутанную в сон-туман, Душой ленивою издревле… - А как вам Холстомер Лебедева в БДТ, Михаил Александрович? – скромно поинтересовалась тихая моя мама. - Замечательная работа! - Кто ваши любимые актёры? - Очень я ценил Астангова, моего учителя. И, пожалуй, Евгений Лебедев… Вот такие два совершенно разных актёра: один романтик, другой заземлённый русский мужик, эдакий скоморох… - А из зарубежных? - Обожаю Джека Николсона. Марлона Брандо. - При том, что сам Михаил Александрович – не хуже, а лучше, - сказала Марина Неёлова. - Хоть и платят в десять тысяч раз меньше, - заметила Галина Борисовна. - Мне кажется, и Холстомера вы могли бы сыграть, и любого зверя, - продолжала Марина. - Режиссёр Наумов рассказывал: играя генерала Чарноту в «Беге», вы медвежью походку ему придумали – и так вжились в образ медведя, что даже лошадь от вас шарахалась. - Было дело, - улыбался Ульянов. Катерина, чувствуя себя в ударе, читала поэму: …Возможно, жил я неумело, Шагал не по тому пути. Я этот мир не переделал, Прости, любимая, прости… - Хорошо, - одобрил Михаил Александрович, никогда ничего не читавший, не декламировавший в компаниях, будучи «до мозга костей», как выразилась Лена, профессионалом. Окрылённая Катерина хотела продолжать, выдать на гора что-нибудь своё, а она - распахнутая и порой неожиданно глубокая поэтесса, но передумала, заговорила вдруг о мужестве Солженицына, Сахарова - я больно ущипнул её под столом… |
||||||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | ||||||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|