| Часть I. Глава IV |
|
|
|
| 07.11.2009 | |||||||||||||
Страница 3 из 11 …А теперь, возвращаясь из киношного Неаполя-68 в реальный, не менее, впрочем, киношный Неаполь-86, вдыхая всей грудью, всем существом вбирая в себя Неаполитанский залив с Везувием на заднем плане, затянутым сфуматто, как говорили старые итальянские мастера, я размышлял о том, что ничего бы этого не было, не задержи меня тогда крик вопиющего в «Прогрессе» Мити Карамазова: не стал бы я, естественно, зятем Ульянова, не отправился бы с ним в круиз по Средиземноморью… Это к вопросу о Судьбе. И - о душе и плоти. Итак, Неаполь. Воспользуюсь своим путевым очерком - «Письмами из колыбели цивилизации», как бы адресованными другу, писателю-русофилу, корпящему над романом в северной глухомани. Вчерне «Письма» были написаны там, на «Белоруссии», и опубликованы вскоре после круиза в журнале «Вокруг света». Эпистолярный жанр я избрал под воздействием классиков. «…Снимаю иногда с антресоли чемодан, где хранятся дедовские письма и открытки и – в который раз уже! – зачитываюсь. Ялта, Ташкент, Берлин, Владивосток, Тбилиси того времени, увиденные не литератором, а обыкновенным человеком. Его думы. Воспоминания. Мечты. Настроения. «Как сухие листы, перезимовавшие под снегом, - писал Герцен, - письма напоминают другое лето, его зной, его тёплые ночи и то, что оно ушло на веки веков, по ним догадываешься о ветвистом дубе, с которого их сорвал ветер, но он не шумит над головой и не давит всей своей силой, как давит в книге. Случайное содержание писем, их лёгкая непринужденность, их будничные заботы сближают нас с писавшим». «В Неапольском порту с пробоиной в борту…» Что тебе сказать про Неаполитанский залив? Реалист, тем паче неореалист, не говоря уж о гиперреалисте, увидит на поверхности мутной желтовато-зелёной воды пятна мазута, нефти, жира, рваные пакеты, бутылки, «средства механической защиты от венерических заболеваний и для предупреждения беременности», кои романтик примет за разноцветные воздушные шарики с недавнего неаполитанского песенного фестиваля. Романтик не станет вглядываться в то, что плавает внизу, под бортом, не будет вдаваться в подробности. Вскинув подбородок, глубоко вздохнув, он охватит взором весь залив целиком, эту гигантскую голубую в золотистых блёстках чашу, переполненную утренним солнцем. И романтик непременно затянет нечто неаполитанское, даже при отсутствии музыкального слуха. Потому что не запеть практически невозможно. Хотя бы про себя: «О, соле! О, соле мио!..» «Всю нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок я отдам за мокрый от дождя ивовый куст на песчаном берегу Оки», – написал Паустовский. Хорошо написал. Но трудно с этим согласиться, глядя на «не знающий себе равных в мире» залив. …Брюнетистые, с волосатыми руками мотоциклисты и почему-то блондинистые в основной своей массе, с развевающимися на ветру волосами мотоциклистки в коротеньких джинсовых шортиках с бахромой, мчащиеся на могучих громадных японских мотоциклах по набережной Санта-Лючия; двухметроворостые, слепленные из сплошных мускулов, с бритыми затылками, американские морские пехотинцы, которые, говорят, раньше вытворяли в городе чёрт знает что (беспримерный знак у въезда в узенькую улочку «На танках въезд воспрещён!» – морпехи однажды решили подъехать к местным девчонкам на танке, тот застрял между домами, снеся угол) - но неаполитанцы, конкретные и не лыком шитые (примерно половина коренного населения пусть недолго, но любовалась родным заливом через решетку), хоть и пониже ростом и не столь накачанные, объяснили что к чему (смех смехом, а четверых не стало), научили уважать и Неаполь, и неаполитанок; больше 75 тысяч жителей на один квадратный километр при общеевропейской норме в городах – 10 тысяч; исписанные, изрисованные аэрозолем, покрытые плесенью стены; кухонные столы, работающие телевизоры и даже кровати прямо на улицах; кучи мусора на перекрёстках – последняя вспышка холеры была несколько лет назад; верёвки с бельем, опутывающие улочки разноцветной причудливой паутиной; пустующие прохладные бары, в которых скучают, закинув ногу на ногу, на высоких стульях очаровательные одинокие посетительницы или хозяйки; старухи с проваленными глазами, во всём черном; витрины, роскошные, сверкающие, но за которыми покупателей почему-то не видно; рыбный базар, один из крупнейших на Средиземноморье; спорящие о футболе, яростно размахивающие руками старики – во всем мире принято перебивать, перекрикивать, а здесь просто берут за руку и, лишенный возможности жестикулировать, неаполитанец тут же беспомощно замолкает; университетский дворик, покрытый, словно инеем, вколотыми в деревья, в лавки, в стены, в землю белыми шприцами наркоманов; проститутки, женщины и мальчики, мужчины и девочки, юные красавцы возле отелей к услугам состоятельных туристок, в основном из-за океана – доходы от проституции, которые получает неаполитанская каморра, превышают доходы промышленных предприятий города; плакаты, изображающие почти обнаженную блондинку с накачанными, как баскетбольные мячи, грудями и с надписью поверх грудей: «Голосуй за меня! Я против всякой цензуры! Я – сама любовь!»; дворцы, крепости, храмы, и все в прекрасном состоянии, хотя им и девять веков, и двенадцать, и полторы тысячи лет… Это – Неаполь. х х х Перед входом в самую популярную пиццерию «У Микеле», куда привёл наш черноглазый, кривоносый, похожий на боевика каморры гид Джакомо (защитившийся по «Новейшей истории СССР»), стояла очередь. Неаполь – родина лотереи, спагетти и пиццы (как утверждает коренной неаполитанец Джакомо). Нет на земле лучше воды для макаронной кулинарии, чем неаполитанская, жесткая, содержащая солей кальция и магния ровно столько, сколько необходимо для идеальной «пасти-антипасти». Джакомо вошёл, что-то сказал хозяину заведения, показывая на нас, тот с интересом посмотрел, кивнул. - Денег, что ли, он ему дал? – предположила А.П. – Прямо как у нас. Мы прошли без очереди вовнутрь, где на настенной табличке сообщалось, что это старейшая и лучшая в мире пиццерия, не имеющая филиалов, и висит большой портрет основателя, дона Микеле. У него богатейшие усы с лихо загнутыми вверх концами. Слева длинные столы, за которыми поглощается пицца, а справа за невысокой перегородкой, тут же, на глазах у посетителей, пиццу делают. Верней сказать, создают. Творят. Ваяют. Пожилой солидный повар и его помощник лет двенадцати. Мальчишка раскатывает тесто в тонкую лепёшку, смазывает оливковым маслом, повар засыпает тёртым сыром, заливает мелко нарезанными давленными помидорами или каперсами, артишоками, бросает сверху зелень – и в печь, полыхающую в углу зала. Через несколько минут лучшая в Неаполе (В мире! – скажет неаполитанец, и будет трудно не согласиться, отведав) пицца готова. Лепёшка – масло – сыр – помидоры – зелень – в печь – лепёшка – масло – сыр, - конвейер работает без передышки, без отказа, лица в поту, но вытереть времени нет, жар от печи, дым, глаза слезятся, а руки повара, которые никакая автоматика не заменит, будто созданные для делания пиццы, работают: помидоры – зелень – в печь – лепёшка, - говорят, свободных мест «У Микеле» не бывает, туристов сюда водят весьма и весьма дозированно, потому что всё занято неаполитанцами, парни из каморры эту пиццерию не трогают, сами едят здесь пиццу и их жёны и их дети; во время последней войны кланов у входа взорвался автофургон, но к утру стекла были вставлены, убытки хозяину, прапрапрапрапраправнуку дона Микеле сполна возмещены из общака; здесь ели и нахваливали пиццу короли, лорды, шейхи, космонавты, а также Фернандель, Росси, Паваротти, Челентано, Марадона и ещё, по крайней мере, полтысячи мировых знаменитостей, - масло – сыр – помидоры – зелень – лепёшка… - Джакомо, а что такого вы ему сказали, - поинтересовалась А.П., - что нас пропустили без очереди? - Я сказал, что сопровождаю маршала Жукова с семьёй, - ответил гид без тени улыбки. - А он знает маршала Жукова? – усомнился Ульянов. - Нет. Но я объяснил, что если бы не партизаны повесили Муссолини вниз головой на бензоколонке, то это сделали бы гвардейцы маршала Жукова. Которые потом арестовали и казнили Берию, главного сталинского палача. А кто не знает Сталина? - Своеобразный урок истории, - улыбнулся Ульянов, а мы расхохотались, запивая пышущую жаром пиццу холодным рубиновым вином. – Вкусно, однако, кормят у моего тёзки, ведь Микеле – это Михаил? - Ну конечно – Миша! - отозвалась А.П. – Это тебе, Миша, не твои сибирские пельмени. - А пельмени, однако, не хуже, - сказал Ульянов, промокая поджаристый краешек пиццы помидоровой мякотью, оставшейся на тарелке, и отправляя в рот. Выйдя из пиццерии, мы непонятно как уселись в крохотный, меньше родного «Запорожца», «Фиат» Джакомо с откидывающимся верхом и поехали к крепости Св. Мартина, чтобы сверху полюбоваться городом и заливом. После пиццы от Микеле и вина Неаполь показался еще краше – его древние, тесно прижавшиеся друг к дружке дома под растрескавшимися черепичными крышами, разноцветное белье над улочками и даже проспектами, фонтаны, парки со статуями, светлеющими в глубоком дымчато-зеленом полумраке вековых платанов, пиний, пальм, олеандров с белыми и пурпурными цветами, его женщины, все без исключения ослепительно улыбающиеся красавицы… «Vedi Napoli e poi muori». «Увидеть Неаполь и умереть». Слева возвышался Везувий. |
|||||||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | |||||||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|