| Часть I. Глава IV |
|
|
|
| 07.11.2009 | |||||||||||||
Страница 2 из 11 - Я вообще заметил: отчаянным смельчакам – а они ведь и на таран, лоб в лоб сколько раз шли - присущ юмор. - А каким бы вы, интересно, были лётчиком? Не думаю, что слишком юморным. - И поюморить бы, - сказал Ульянов, - шансов могло не представиться. Обучение тогда проходило в ускоренном режиме. Потому что потери на фронте среди лётного состава были колоссальные. Да и в учебных полётах, посаженные за штурвал без должной подготовки, парни падали с неба. Старший сын Хрущёва из-за этого погиб - Александр Иванович Покрышкин рассказывал. Вот на его счету было в конце войны 59 сбитых вражеских самолетов. У Кожедуба – 62. Они были асами, трижды Героями, немцы панически их боялись. Но у самих немцев были асы, сбившие по 300 и более наших самолетов! И не потому, что их летчики храбрее наших. Подготовка была гораздо более основательная. И кабины из брони. - «Передайте спасибо товарищу Сталину за фанерные самолеты!» – прокричал по рации Гастелло перед тем как обрушить свой самолёт на фашистский состав с горючим. – Тоже ведь не без юмора. Но давайте вернёмся к Омской школе истребителей, куда вас направили. - Проверили. Помню, пугали, что в коридоре пол под тобой вдруг проваливается, ты падаешь – и сразу пульс измеряют. Вестибулярный аппарат на специальном вращающемся кресле проверили. Короче, 50 человек отобрали. Меня в том числе. И вдруг произошло что-то, не знаю, потому что, по сути, человек сам не решает ничего, как погибло к тому времени уже 25-30 миллионов, так и ещё столько могло погибнуть, – но распустили нас по домам. До особого какого-то распоряжения. И потом уже у меня была «бронь». А одногодков моих, которые не прошли испытания, вскоре призвали в конвойные войска: когда гнали на север, на восток немцев, бандеровцев, власовцев, безвинных наших людей, просто побывавших в плену или на оккупированной территории, они их конвоировали с собаками и охраняли в лагерях. - И расстреливать, наверняка, приходилось... Вот подкачал бы вестибулярный аппарат, стали бы и вы конвоиром - озлобились бы, Михал Алексаныч, ожесточились. И так-то к вам порой не подступишься… - Миновала меня чаша сия. Случай. А что касаемо расстрелов, мне писатель Симонов, кажется, рассказывал о Жукове. Вскоре после войны его выслали из Москвы, слишком уж популярен, любим был народом – командующим округом в Одессу. А там преступность была страшнейшая. Грабили и убивали. И вот Георгий Константинович такой метод борьбы придумал. Отбирали среди боевых, прошедших войну офицеров, служивших, например, в разведке, самых таких привлекательных с точки зрения бандитов, и самых красивых женщин. Выдавали им деньги на рестораны. И те, хорошо вооруженные, кутили. Ночью выходили из ресторана, их встречали бандиты – и офицеры, имея личный приказ командующего открывать огонь на поражение, открывали огонь. В сутки по пятьдесят и более бандитов отправляли на тот свет. Так буквально через пару недель тихо стало в Одессе-маме. - Нам на Кубе рассказывали, что Фидель после революции нечто подобное в бандитской Гаване проделывал. Но вы представляете такое где-нибудь в демократической стране, во Франции, Англии, Штатах? - Вот и задумаешься о демократии – боясь в подземку, скажем, в Нью-Йорке спуститься… - Выход в город, - объявили по трансляции, - по окончании формальностей. Для выхода на берег необходимы контрольные жетоны и полицейские пропуска. При возвращении на судно просим повесить жетоны на доску у трапа и сдать пропуска в бюро информации! Пока швартовались, я вспомнил, как показывали у нас в кинотеатре «Прогресс» на Ломоносовском проспекте итальянскую кинокомедию «Операция «Святой Януарий». Зима была морозной. Её сравнивали с зимой 1941-го, когда немецкие войска стояли под Москвой. В морозной дымке потрескивали заиндевелые ветви тополей. Падали обледеневшими комочками воробьи с электропроводов. Даже занятия в школе на несколько дней были отменены. А в «Прогрессе» как ни в чём не бывало крутили безумно смешной итальянский фильм. Нам, отрокам, в нём всё казалось завораживающе красивым. Красивая высокая американская пара (он - атлетического сложения, голубоглаз, с квадратной челюстью, она - блондиниста, пышногруда, длиннонога) прилетает в Неаполь, чтобы с помощью великого красивого (неуёмная энергия в черно-карих глазах, идеальный пробор, нить усиков над саркастически-чувственным ртом, массивная золотая цепь на мужественной волосатой груди) неаполитанского мошенника по прозвищу Дуду выкрасть из храма Святого Януария несметные драгоценности. В общей сложности я посмотрел этот фильм раз десять. Хотя целиком, от начальных титров до финала - так и не довелось. Потому как «детям до 16-ти» на «Операцию» вход был воспрещён. Да и деньги в нашей хулиганской компании если заводились, то неизменно торжествовали дворовые постулаты «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?» и «Лучшее кино – это вино!» - скидывались, направлялись в гастроном напротив или в красные дома – за самым дешёвым портвейном. Распивали, как правило, из горла у голубятни дома № 70 по Ленинскому, за «Прогрессом», а в стужу – в ближайшем подъезде. И затем «прорывались» в кинотеатр – через двери, служившие выходом, которые нередко открывались задолго до окончания сеанса; садились на свободные места в зале или, за неимением оных, на ступени лесенки, ведущей на сцену, и смотрели, смотрели, задрав подбородки, на заграничную жизнь на огромном экране – пальмы, лимузины, сверкающие рекламы… Дух захватывало, когда Дуду в коротеньком халате, закинув в кресле ногу на ногу, как бы невзначай демонстрировал свои мужские достоинства явившейся к нему на террасу над Неаполем американке, или когда она, после вечеринки предложив ему помочь ей расстегнуть обтягивающее искрящееся вечернее платье с декольте и разрезом до бедра, взбивая подушки, непринужденно интересовалась, на какой стороне кровати предпочитают спать неаполитанцы… Шутки Дуду, сцены комедии заставляли кататься в темноте от смеха по полу, а то и (к американке, бюст которой не помещался толком ни в один из её шикарных нарядов и даже иногда в экран, страстно ревновала невеста Дуду, жгучая губастая темпераментная длинноногая наполитанка) вызывали, как до этого другие итальянские и французские фильмы «до 16-ти», шедшие в «Прогрессе», неудержимое желание предаться рукоблудию… И вот однажды в понедельник (я хорошо помню, в тот вечер кто-то принёс в подъезд шмат дури, конопли, забили косяк, и я затянулся пару-тройку раз, впервые в жизни попробовав наркотик) мы зашли через «выход» на последний сеанс – но демонстрировался уже вовсе не «Святой Януарий». А какой-то исторический фильм. Там пили водку, пели и плясали цыгане, какой-то бывший поручик, которого играл актёр, до этого снимавшийся в ролях председателей колхозов, директоров заводов, партийных секретарей, орал, хватал всех за грудки, разыскивая девицу, в которую был яростно влюблён и которую ревновал даже к своему слюнявому трясущемуся отцу, но в основном ходили туда-сюда монахи, старцы, и герои фильма разговоры разговаривали. Поплевав сквозь зубы на пол, позевав, глухо поматерившись, мои приятели удалились. А я остался. Что-то непонятное, необъяснимое тогда меня удержало. Я сидел, как загипнотизированный. «…Прощайте, Божьи люди!» - кричал надрывно этот мощного телосложения полубезумный поручик… «Не я убил! Беспутен был, но добро любил. Каждый миг стремился исправиться, а жил дикому зверю подобен!.. Клянусь Богом и Страшным судом Его, в крови отца моего не виновен! Катя, прощаю тебя! Братья, други, пощадите другую!..» Когда по снегу его, во весь экран пронзительно голубоглазого, худого, небритого, угоняли на каторгу, то вместе с женщинами, стоявшими в толпе, и я заплакал… И потом, выйдя из кинотеатра, долго бродил по морозу вокруг дома, пытаясь сквозь сухость во рту после дури проглотить комок в горле. Ничего общего с «Януарием» в этой непонятной и страшной картине не было. Ночью за мной пришли. Двое милиционеров. Но, опросив родителей, соседей, которые видели меня сидящим на ступеньках в кинозале до такого-то времени, оставили меня дома. А на другой день выяснилось, что мои приятели, накануне вечером раздобыв где-то ещё портвейну, обкурившись дури, обдолбанные, затащили в 4-й подъезд 19-го дома девятиклассницу из 1-й школы и хором её изнасиловали. Их судили и отправили по колониям для несовершеннолетних. Так и пошли они, насколько я знаю, по тюрьмам и лагерям, большинство сгинуло… Называлась картина, демонстрировавшаяся в «Прогрессе» вслед за итальянской комедией, «Братья Карамазовы». Вскоре после суда над приятелями мы проходили в школе Пушкина. Галина Степановна, учительница литературы, рассказывала о его детстве, трогательно-возвышенном отношении к друзьям, о декабристах и том, как мужественно ответил Александр Сергеевич императору, что будь он 14-го декабря в Петербурге, был бы на Сенатской площади с ними… «Подумайте, ребята, - вопрошала импозантная Галина Степановна, - а вы способны на такой мужественный ответ? Вы были бы со своими друзьями?..» И я подумал: со своими дворовыми друзьями, скорее всего, я был бы в 4-м подъезде - если бы не магия кино; от мысли этой ледяной пот заструился между лопатками у меня, сидящего на последней парте под портретом Ф.М. Достоевского в кабинете русского языка и литературы. |
|||||||||||||
| Последнее обновление ( 18.11.2009 ) | |||||||||||||
| < Пред. | След. > |
|---|