Страница 8 из 19 Наклонилась надо мной рано утром врачиха, которая заходила к нам в палату накануне, и у Резо кончик носа побелел, Шухрат застонал, у всех нас дух перехватило, как только мы ее увидели, потому что была она той самой, фотографию которой мечтает наклеить себе в дембельский альбом и обвести разноцветными фломастерами любой солдат, русский, белорус, грузин, латыш, – и независимо от того, кому сколько осталось до дембеля. Она была величественной и неприступной, как английская королева. Говорили, что жена генерала. Звали ее Нинель Алексеевна. Однажды после отбоя я вышел из палаты, доковылял до туалета, покурил. На обратном пути увидел свет в ординаторской, услышал голоса – майора, командира хирургического отделения, и ее глубокий, низкий, ироничный голос: «Ты сам знаешь, а ля гер ком а ля гер, на войне как на войне, и ничего бесплатно не дается... Что? Повтори. Ха! За такую женщину? А ты меня случайно не спутал с одной из своих медсестер? Ну, хорошо, сто. Запри дверь. И свет потуши...» Я не спал в ту ночь. Под храп Резо, протяжный и печальный, как грузинская песня, я глядел в потолок палаты. И целый год потом слышал ее голос за дверью. А майору на утреннем обходе на вопрос, как я себя чувствую, так ответил, что через десять минут был выписан из медсанбата и следующей же ночью на боевой в «зеленке» едва не заглотил пулю – она пролетела в сантиметре от верхней губы; но я даже пожалел, что не заглотил. – А все-таки ты в армии поглупел, – сказала Оля в темном глухом переулке, выходящем на проспект. – Надоело. Пошли в гостиницу. – О чем ты думаешь? – спросил я, помолчав. – Ни о чем. – Так не бывает. – Бывает, – вздохнула она. – Я есть хочу. Ресторан в гостинице на наше счастье был открыт. – Что вы нам посоветуете? – спросила Оля массивного сочногубого официанта. – Посоветую на диету сесть, – сострил тот. – Не потому, что вам это необходимо, девушка, а потому, что я знаю нашу кухню. – А все-таки? – сказал я. Официант пожал круглыми плечами. – Берите что хотите, – сказал. – Все в меню указано. И побыстрей, а то кухня закроется. – Принесите, пожалуйста, порцию икры... – начала Оля, но сочногубый ответил: – Икры нет. – Два салата из огурцов... – Нет огурцов. Из салатов – только «Фирменный». – Хорошо, – согласилась Оля. – Ромштекс возьмем или бифштекс? – Ни того ни другого. Гуляш. Если остался. И рыба. – Какая еще рыба? – Жареная, – не взглянув на меня, ответил официант. К нему подошел модный парень в широких мраморных штанах, что-то шепнул, и они удалились; вышел парень из ресторана со свертком в руках. – Ну так что решили? – спросил нас официант. – А взбитые сливки у вас есть? – Вы что, смеетесь, девушка? Оля, огорченно отложив меню, заказывала то, что осталось на кухне, а я сидел и смотрел на наш столик как бы со стороны. Возвышается над нами этот мордастый официант, и глубоко ему плевать на нас. Он даже не презирает, мы для него пустое место. И ни черта мы не можем, потому что пикнем – уйдем голодными. А он уверен в себе, как гранитная глыба. Но даже не это обидно, другое: что Оля, моя гордая, капризная, своенравная Оля, говорит с ним, глядит на него снизу, будто провинившийся ребенок на строгого воспитателя в детском саду. Да и я тоже. 8Молча мы съели салат «Фирменный» из вареной картошки с луком, взялись за гуляш, почти холодный, с немыслимой подливкой. В армии, конечно, обо всем этом я и не мечтал. Но армия есть армия. Один раз, правда, Шухрат нам приготовил потрясающий плов – когда мы раздобыли морковь, черный молотый перец, свежую баранину в виде месячного барашка, изюм... Всю ночь пировали. Но это один только раз. – Какое-то невеселое у нас с тобой свадебное путешествие, – заметила Оля. – Почему? – Я и сама думаю: почему? – она подняла глаза. – Может быть, действительно подождать надо было до июня? Хоть потеплело бы. Как ты думаешь? – Я думаю, что ждать не надо было, – ответил я. Настроение мое поднималось с каждым кусочком гуляша и глотком вина. – Давай еще выпьем. – Давай, – сказала Оля и, отставив мизинец, двумя пальцами взяла фужер за высокую граненую ножку. – Выпьем, – глаза ее казались совсем темными, глубокими, и я видел, как усталость и раздражение в них понемногу переливаются во что-то иное, то, что я любил и чего не находил в ее глазах давно. – За что? За любовь, – ответила она себе и выпила. Сморщила нос. – Все-таки дикая кислятина – этот твой рислинг. – Мой, – улыбнулся я, коснувшись под столом ее ноги, а она смотрела на меня сквозь блестящее стекло фужера. – Оленька, – шепотом я назвал ее, как прежде, до армии. – Что, Коленька? – прошептала она в ответ. – Я тебя люблю. – Спасибо, – она опустила фужер. – Помнишь, в детстве была игра, кто кого переглядит? – Помню. – Я у всех выигрывала. Давай. Она выиграла. Я глядел, глядел, и мне стало казаться, что я тону в ее зрачках, и пошел бы ко дну, не моргни я и не спрячь глаза, как только в зале притушили свет. Она захлопала в ладоши. – Закругляйтесь, молодые люди, – сказала официантка, подсчитывая выручку на счетах. – У нас еще мороженое с вареньем, – вспомнила Оля. Я отправился на поиски сочногубого и не сразу отыскал его в лабиринтах. – Мороженое принесите, пожалуйста. – А уже нет мороженого, – почему-то с вызовом ответил он. – Закрыто все... – Мы ждали больше получаса, – сказал я тихо. – Принесите, пожалуйста. – Ты что, угрожаешь мне? – он поднялся со стула. – Я вам не угрожаю, – постарался улыбнуться я. – Может быть, у меня просто голос такой. Мы заказали мороженое и... – А в милиции не хочешь мороженого покушать? А? – Не понял. – Сейчас поймешь. Володя, – позвал он, и из глубины лабиринтов появился жующий милиционер. – Здесь пьяный. – Я пьяный? – возможно, потому, что бывал в ресторанах всего несколько раз в жизни, я опешил. – Я? – В чем дело, гражданин? Я хотел объяснить, но кровь бросилась в голову, задрожало что-то, точно закипая, вверху грудной клетки, и я в самом деле, должно быть, стал похож на пьяного. Со мной теперь часто такое, даже из-за пустяков. – Пройдемте, – милиционер, щуплый человечек лет тридцати с рыженькими усиками, цепко ухватил меня за руку выше локтя и повел в зал. – Что ты натворил? – Оля испуганно вскочила, уронив стул. – Что он натворил, товарищ милиционер? – С вами гражданин? – Да, конечно, мы... у нас свадебное путешествие, товарищ милиционер, – выпалила она, показывая обручальное кольцо. – Оль, – сказал я. – Ну при чем здесь? Милиционер крепко держал меня. – Отпустите его, пожалуйста, – попросила Оля, и он отпустил, готовый в любой момент снова схватить. – Документы у вас имеются? Оля поспешно вытащила из сумочки паспорт. Проверив, милиционер потребовал и мой паспорт. Из-за столиков на нас смотрели с любопытством. – Мы здесь, в гостинице живем, – сказала Оля. – В триста седьмом номере. – Ясно, – сказал милиционер. – Чтобы больше этого не было. – Он вернул мне паспорт и ушел. Появился официант. – С вас одиннадцать восемьдесят восемь. Я заплатил. Оля вышла из ресторана, а я дожидался сдачи. – И две копейки? – осведомился сочногубый, бросив гривенник. Монета покатилась по скатерти и упала на пол. – Поднимите, – сказал я. Ненавистно пыхтя, он поднял. – Что, две копейки тебе еще? – Да, – сказал я. – Еще две копейки. Оля сидела на диване в фойе. Там было много народу, в основном фронтовики. Разговаривали они в полный голос. Смеялись. – Зачем ты? – спросил я. – Что? – Про свадебное путешествие. – Ты можешь мне объяснить, что произошло? – Я сказал, что он забыл принести мороженое. – И все? – И все. – Не ври. – Я не вру. – Ладно. Я так испугалась, когда он тебя вывел. – Чего ты испугалась? – Не знаю. Сама не могу объяснить. Ты очень нервный какой-то. – Пошли? – Подожди. Посидим немножко здесь. – Хорошо, – я сел рядом с ней, сунув руки в карманы, чтобы скрыть дрожь, с которой никак не мог справиться. Помолчали, глядя на фронтовиков, толпящихся у стойки и заполняющих бланки за низенькими столиками. – Их три процента всего осталось, – сказала Оля. – Даже меньше. А из нашего спецназа, подумал я, каждый третий вернулся на родину грузом номер 200 на «черном тюльпане». Но тут же выругал себя за то, что не сдерживаю обещания не вспоминать. И опять вспомнил – когда Оля заговорила о том, как в восьмом классе меня забрали в милицию за драку с мальчишками, отнявшими у нее на улице банку консервированного компота, – я вспомнил другую драку. Если можно так назвать.
|