| Карточный домик. Повесть |
|
|
|
| 07.11.2009 | |
|
Страница 14 из 19 – На такси? – На метро. – Почему ты так рассвирепел? – Надоело. – Что тебе надоело? – Все. – И я? – Надоело, что ты меня все время в чем-то пытаешься уличить. В идиотизме чаще всего. – Цезарь, ты сердишься, значит, ты не прав. – Какого черта! – вскрикнул я, споткнувшись о чью-то ногу в вагоне. – Прекрати, – сказала Оля. – А то ведь мне тоже может надоесть твое хамство. – Прости. Молча мы доехали до конечной станции, молча простояли на автобусной остановке под дождем минут двадцать. В автобусе народу было битком, пахло мокрой резиной и синтетикой. Я спрашивал, когда будет магазин «Диета», но никто мне ответить не мог и названия улицы, которое у меня было записано, никто не знал. Оля отрешенно смотрела в окно. Я увидел впереди большой стеклянный магазин с надписью «Диета» наверху. – Оля, сходим, – сказал я и огрызнулся на окружающих, не выдержав: – А вы говорили – нет такого! – Так это ж новая «Диета», сынок, так и сказал бы. Пошли через пустырь с остатками бревенчатых изб, свалками, выкорчеванными липами. Оля молча шла впереди, не оборачиваясь. Возле голубятни остановились. Паренек лет четырнадцати чистил нагул, над головой у него на жердочках сидели мокрые, сонные, надувшиеся турманы, монахи, чайки. – Чего надо? – угрюмо осведомился парень. – Ничего не надо, – пожала плечами Оля. – А почему ты такой злой? – Здесь вам не выставка, ясно? – А если по шее? – осведомился в свою очередь я. Паренек с ненавистью посмотрел на меня, на Олю, сплюнул сквозь щелочку между зубами, но промолчал. Открыл дверцу и на четвереньках влез вовнутрь голубятни. – Ты никогда не гонял голубей? – спросила Оля. – Гонял. С Лешкой Томилиным, ты же помнишь. – Помню. А я никогда не держала живого голубя в руках. – Хочешь? – я шагнул к голубятне, но Оля остановила. – Стой, сумасшедший! Он позовет своих малолетних бандитов, и они... Я хотел открыть нагул, но Оля быстро пошла по тропинке. Я догнал ее. – Я уже не хочу, – сказала она. – В детстве хотела, но боялась. Однажды в открытое окно залетел белый голубь и стал биться о стекло. А поймать его руками я боялась. Хотела полотенцем, но он все сильней бился. Ушла в школу. А когда вернулась, он мертвый лежал под батареей. Весь подоконник был усыпан окровавленными перышками. Я чувствовала себя убийцей. Втайне ото всех похоронила голубя во дворе под деревом, крестик маленький поставила. И ночью стихотворение написала, посвященное ему. – Стихотворение? Ты писала стихи? – Да. – Я не знал. – Ты много чего не знал, – сказала Оля. – И не узнаешь никогда. – Почему ты так говоришь? – Потому что знаю. Потому что ты думаешь только о себе. – Я? – Ты. Все мужчины эгоисты. Вот собираетесь вы у Павла в этой вашей Слободе, кричите, спорите – но никогда не поймете, вам просто дела нет до того, что пока вы там из своих крупнокалиберных пулеметов строчили и с парашютами прыгали, тем, кто вас ждал, было гораздо хуже – вашим родителям, вашим... – Девушкам, – сказал я, обнимая ее за талию. – Ужасно пошлое слово! Когда я слышу по радио передачу для воинов – «подруги, девушки», – меня тошнит. – А как иначе скажешь? – Не знаю. Никак. Это все вранье. – Что – это? – Все. «Не плачь, девчонка...» Вообще все. И то, что пишут в газетах про вас, и то, что папа и его друзья рассказывают. И мама. Верней, не вранье, конечно, нет – но и не вся правда. А разве бывает полуправда? Разве бывает, например, полубеременность? Нет, не бывает. И от этого все. Моего деда расстреляли в тридцать седьмом году. А я только прошлой зимой об этом узнала, говорили, погиб на какой-то стройке на Дальнем Востоке. И о том, что папа – как сын врага народа – в штрафном батальоне должен был кровью искупить вину, которой не было. И еще много лет скрывал это от мамы. И они потом скрывали от меня. Знаешь, как в спорте палочку передают эстафетную. Эстафета вранья. – Ты мне не говорила. – А зачем? Ты бы лучше стал относиться к моему отцу? – Я к нему хорошо отношусь. – Ты думаешь, я не вижу ничего? Я пожал плечами. – Ну пойдем мы к Ленскому или не пойдем? – Ты не хочешь? – Спросил с надеждой он, – усмехнулась Оля. – Я вижу, что ты не хочешь. – Пойдем, – сказал я и убыстрил шаг, но в этот момент нас обогнал на велосипеде голубятник; отъехав шагов на тридцать, он повернулся и обругал нас матом. – Вот гад, – развел руками я, потому что больше ничего не оставалось: гоняться за ним по пустырю, чтобы надавать подзатыльников, было бы смешно. – Что мы ему плохого сделали? – Ничего. Но кто-то другой, наверное, сделал. Ничего просто так не бывает. – Какая ты у меня умная, – улыбнулся я, и Оля улыбнулась. – Опять-таки эстафета. Скажи честно, почему ты не хочешь идти к своему Игорю Ленскому? Он высокий? Он блондин или брюнет? – Зачем тебе? – Просто интересно. Ты помнишь, в школе в восьмом классе я Ольгу играла в «Евгении Онегине»? А тут Ленский. – Он на того Ленского не похож. – И я на ту Ольгу не похожа. Скорее, на Татьяну. – У Игоря Ленского руки нет, – тихо сказал я. – У них с Мишкой Хитяевым на двоих две руки осталось. У одного левая, у другого правая. – Как? – Очень просто. Вот восемнадцатый дом. Корпус один. Шестой этаж. «Ленские – 2 звонка». Я позвонил. Открыла дверь женщина. – Вам кого? – Игорь дома? – Проходите. Игорек, к тебе! – А, привет. – Познакомься. Это моя жена. Оля. – Игорь. Проходите. Какими судьбами? – Сели в поезд и приехали. Заранее, правда, билеты взяли. – Погулять? – Ну да... У Оли здесь отец воевал. – А, понятно. Садитесь, в ногах правды нет. – Да мы на минутку, так просто... – Ну ладно – если так просто. – Да нет, мы сядем, Игорь. – Видишь кого-нибудь из наших? – Пашку часто. Толика вижу. Саню. Виктора. Помнишь Виктора? Из ДШБ? – Нет. А как вообще дела? Работаешь? – В институт буду поступать. – В какой? – В МГУ. На исторический. А ты? – Я работаю. – Где? – В сберкассе. – Поступать никуда не думаешь? – Не знаю. Помолчали. – Ну... мы пойдем? – Смотрите. – Ладно, Игорек. Бывай. Рад был тебя повидать. – Я тоже. Пока. – Пока. А Юрка Белый поступил на капитана учиться, не знаешь? – спросил я в дверях. – В морге работает на Урицкого. При мединституте. Вы бы к матери Саши Волкова зашли, она одна. Рада будет. – Какого Саши Волкова? – Не помнишь? Черпаком был, когда мы дембельнулись. Длинный, ушастый такой. В «вертушке» сгорел. Зайдите, одна она. 14 Мы долго шли по улице молча. |
|
| Последнее обновление ( 15.12.2009 ) |
| < Пред. | След. > |
|---|