| Заключительная глава |
|
|
|
| 06.11.2009 | |||||||||||||||
Страница 9 из 13 Закончился вернисаж в мастерской художника Дмитрия Белюкина, любимого ученика Глазунова. По поручению живописцев земли Русской (во главе с Присекиным) трижды сбегав к Киевскому вокзалу за водкой, главный директор по продажам американского бизнес-центра и гостиницы «Славянская» Стивен Хоккинс уснул на полу мастерской, прикрывшись «Галереей». На другой день, напившись «Алказельцера» и минеральной воды, Стив рассылал своим родственникам в США видеокассеты, на которые его супруга записала сюжет Бестужевой «Спасая русское искусство» в программе «Время». Родители, бабушка, дедушки, вся Америка, глядя на Стивена, умилялась до слез. …Но начиналась и продолжалась почти до конца последнего десятилетия второго тысячелетия от Р.Х. наша галерейная деятельность с Хаммер-центра на Красной Пресне. Покупателями были в основном иностранные бизнесмены, приезжавшие прощупать, попробовать «на зуб», «взять на калган» (как говорил Каган, бизнесмен, в своё время эмигрировавший из Союза, а теперь открывший в Хаммер-центре консалтинговую фирму по продаже русского сырья на Запад) новую Россию и останавливавшиеся в гостиницах «Международная I» и «Международная II» (в последней те, кто приезжал надолго, снимал офисы в ЦМТ, именовавшемся тогда «Совинцентром»). Мы продавали картины, пейзажи, портреты, натюрморты русских, грузинских, армянских, азербайджанских, украинских, литовских художников, «хохлому», лаковые шкатулки и медальоны из Федоскино, Палеха, Мстёры, расписные подносы из Жостово, берёзовые туески и резных птиц счастья из Архангельска, янтарные бусы и браслеты из Калининграда и Латвии, ковры, кинжалы, кубки, бурки, папахи из Дагестана, Осетии, Кабардино-Балкарии… В стране кипели, бушевали страсти, всюду всем торговали, замерзали, умирали с голоду, убивались и убивали. А в гостиницах, в частности, в «Международной», среди искусственных русских берёзок, в хорошо кондиционированной атмосфере, напоённой запахами французских духов и одеколонов, сигар и фирменных сигарет, наполненной сладкозвучным для советского уха иностранным говором и расчётами в твёрдо конвертируемой валюте было ощущение, что пребываешь за границей. Но покоя не давало предчувствие, что вечно так продолжаться не может и вот-вот, не сегодня-завтра неминуемо что-то – страшное, как всегда в России - произойдёт. Произошло – никуда мы, как говорится, не делись «с подводной лодки». Миновал августовский путч 1991 года, был осуществлён сепаратный от народа, высказавшегося на всесоюзном референдуме за сохранение Союза, сговор в Беловежской пуще и упразднён СССР. (И сколько ни слушай «Беловежскую пущу» легендарных «Песняров», на глаза наворачиваются слёзы, застывает ком в горле, не только потому, что солист вдруг переходит через две октавы и устремляется в такую высь, что дух захватывает (залы, стадионы Японии, США, Франции, Англии, Бразилии, Мельбурна вставали, не понимая языка, и рукоплескали). А потому что… Собственно, книга, которую Вы, любезный читатель, дочитываете или долистываете, является, в том числе, и попыткой ответить на примере московских гостиниц – как символе, метафоре, срезе судьбы страны - на этот сакраментальный вопрос.) Но на нашем – пригостиничном – бизнесе путч и распад Союза особо не сказались: балалайки и матрёшки по-прежнему покупали. Появилась матрёшка с изображением Ельцина, внутри которого был Горбачёв, внутри которого был Брежнев, внутри которого был Хрущёв, внутри которого был Сталин, внутри которого был самый маленький, этакий мужичок с ноготок, но лукаво прищурившийся Ленин. В октябре 1993-го из танка, обстреливавшего здание парламента – «Белый дом», в Хаммер-центре выжгли, едва не снесли этаж вместе с японцами. Притом так, между прочим, почти шальными снарядами. Просто попался Хаммер-центр (название, может, не понравилось псковскому стрелку-радисту) под горячую руку. Помню, с утра по молу – второму этажу, где в ряду модных бутиков располагался наш сувенирный магазин «Русь», от «М I» к «М II», как сокращённо именовались «Международные» гостиницы, бегали, тяжко топоча, до зубов вооружённые омоновцы, вселяя ужас в души немногочисленных иностранных бизнесменов и продавщиц. Выражения лиц бойцов оптимизма не внушали. Было ощущение, что с минуты на минуту начнут расстреливать несогласных, но с чем или с кем – неясно. И чуть погодя, в 10.05, расстреливать-таки начали, правда, не в самой гостинице. Грохотала канонада, взрывы, пулемётные и автоматные очереди. Возле статуи Меркурия у 4-го подъезда нас чуть не пристрелили, дав очередь поверх голов, так что пули опалили волосы. В тот день, 4 октября, я побывал в нескольких гостиницах. Оставив «Международную», обходными путями, через Фили я пробрался к «Украине», откуда вёл прямой репортаж мой знакомый корреспондент CNN. Профессиональная пронырливость парней Теда Тёрнера была уже широко известна, они всюду оказывались первыми. Но 4 октября 1993 года американские телевизионщики загодя (будто организаторы всего этого «шоу» их предупредили) заняли самое выгодное, гораздо лучшее, чем наши телегруппы, место и теперь вели репортаж на весь мир. Из окон гостиницы «Украина» прекрасно было видно всё батальное полотно: и танки, прицельно обстреливающие уже пылающий, дымящийся, чернеющий «Белый дом», и в ужасе мечущиеся там в окнах расстреливаемые люди, и снайперы, залегшие на крышах и чердаках окрестных домов, и первые убитые за паутинами и «гроздьями гнева» колючей проволоки, которыми обнесли, точно волков на облаве обложили, парламент, и тысячи зевак вокруг – на набережных, улицах, даже на самом мосту за танками, притом в толпе было много молодых мам с колясками (что потрясало весь мир!), детей, стариков… Панорама, открывающаяся из окон люкса «Украины», стремительно становилась подобной уже не батальному полотну, а гигантской сцене театра абсурда. На которой убивали не по-театральному - взаправду. Я звонил Марии, но никто не отвечал. Окольными же путями, по окраинам, через Замоскворечье я добирался вечером до «России», ожидая самого худшего. По радио в машине звучала песня Юрия Шевчука: …Осень, в небе жгут корабли, Осень, мне бы вдаль от земли… - Как будто специально Юрка сочинял, - не по-доброму усмехнулся шофёр. – Слухи ходят, на стадионе на Пресне сотни человек уже расстрелянных! Да и по городу отлавливают тех, кто против Ельцина, на Солянке, говорят, одного хасбулатовца вообще повесили омоновцы на фонаре… …В лужах разлетаются птицы с облаками, Что же будет с Родиной и с нами?.. Когда подъехали к Северному блоку, сразу, со входа, у которого обычно стояли туристические «Икарусы», толпился разночинный люд, курили, смеялись, командированные, «челноки» и туристы везли на колёсиках и несли чемоданы, сумки, тюки - показалось, что «Россия» вымерла. Не было даже швейцара в дверях. Гулко раздавались шаги по пустынному, ставшему вдруг каким-то жалким, сиротливо-имперским с претензией на всё заграничное, бесконечному, как стадион после поражения наших, холлу. - Вы на размещение? – ласково, как сумасшедшему, улыбнулась мне пожилая тётечка. - Мне нужна Мария. - Мария сейчас всем нужна в этой стране, - кивнула она понимающе. – Нам только и остаётся, что молиться – Смоленской, Владимирской или Казанской… Я долго искал Марию. Где-то стреляли. Кто-то где-то кричал, будто от ярости и невыносимой боли. А «Россия», огромная, полутёмная, холодная, безлюдная – безмолвствовала. И от этого становилось на душе жутко. Я впервые пожалел о том, что не женился в своё время на доминиканке, на француженке и недавно на немке, которая настаивала, чтобы я жил в сытой и стабильной Германии, согласно брачному контракту дважды в неделю результативно выполнял свой супружеский долг и каждое воскресенье обедал у её мутер… Наконец, Марию я нашёл. И она, в тот вечер очень странная, будто не в себе, с отсутствующим взглядом и голосом, повела меня по коридорам и принялась показывать номера, ныне пустующие, в которых останавливался тот-то и тот-то, Горбачёв, Ельцин, ещё будучи секретарём свердловского обкома, Жан-Поль Бельмондо, Джина Лолобриджида, Федерико Феллини, Софи Лорен… Показывала и рассказывала, словно ничего не произошло в Москве в тот день, словно была обычным экскурсоводом, а я был обычным туристом. В «люксе» с прямым видом на Кремль, Спасскую башню, храм Василия Блаженного, я сказал: - Не надо, Мария. Мне нет дела до тех, кто здесь жил. Сейчас здесь мы. - Правда? – чему-то обрадовалась она, глядя на меня так, будто впервые видела. - Правда, - ответил я, привлекая Марию к себе и настойчивыми поцелуями пытаясь вернуть в реальность. И теперь не знаю, как рассказать о том, чего, может быть, и не было: о слегка колышущихся занавесках, доносящихся через приоткрытое окно вместе с прохладным, по-осеннему прогорклым, напоённым запахами костров и пороха ветерком звуках одиночных выстрелов и коротких, какими обычно добивают, автоматных очередей, о мягких влажных холодных губах и упругом, то податливом, то упрямом языке, о руках, то материнских, то бесстыдно-требовательных, как у блудницы, о глазах, бездонно-чёрных, отсутствующих на этой земле и вдруг вспыхивающих, как угли, о шёпоте, вливающемся в душу, об исповеди её, которая переворачивала мир, и о том, что было, не было, нет, было единственно-спасительным, нежным, первозданным, первородным, нескончаемым, бесконечным – и внезапно кончилось под оглушительный удар курантов на Спасской башне, пробивших полночь… Начинался новый день. 11 А потом, после взятия «Белого дома», после подбивания бабок в заокеанском Белом доме, расстановки неведомых и невидимых народу точек над i, в России (как и планировалось) начался беспредел. Приватизировались, сиречь захватывались заводы, фабрики, стадионы, корабли, целые города и области, вывозились, продавались русский лес, алмазы, золото, газ, нефть, металлы, рыба, оружие, перспективные учёные, лучшие спортсмены, самые красивые девушки как генофонд нации… Борьба шла волнами, валами. Убивали политиков, банкиров, лидеров организованных преступных группировок… Когда дело дошло до гостиниц, взялись за их директоров, если те не были совсем уж скоропалительно сговорчивы. Одним из первых в ряду стал Борис Александрович Грязнов, бывший секретарь Фрунзенского райкома партии, а ныне генеральный директор ЦМТ на Красной Пресне, в котором наша маленькая компания продолжала подвизаться. Придумав и учредив журнал «Путешественник», выпустив огромным тиражом первый мощный дико дорогой номер, мы – чисто по-русски – стали искать на продолжение деньги, и для этого создали «ЗАО «Журнал «Путешественник» - закрытое акционерное общество, в которое одним из первых вошёл, по волевому решению гендиректора Грязнова, которого мы с известным артистом и режиссёром Борисом Токаревым, моим давним другом, уломали, как тот ни упирался, - ЦМТ. Но выпустить под патронажем Грязнова, привлекшего к экзотическому в середине 90-х делу издательства глянцевых журналов даже Торгово-промышленную палату России, успели всего пару-тройку номеров – его расстреляли возле собственного дома, сделав и два контрольных выстрела в голову. После чего атмосфера в Хаммер-центре резко поменялась: там стало уже не до журнала «Путешественник». За столиками «Венского кафе», на скамейках между излюбленных новым русским кино о сладкой заграничной жизни искусственными берёзками сидели, по молу, по бутикам, вокруг гостиниц прогуливались теперь всё больше не иностранные бизнесмены, а джигиты в лаковых ботинках-лодочках и в папахах. |
|||||||||||||||
| Последнее обновление ( 30.11.2009 ) | |||||||||||||||
| < Пред. |
|---|