| Заключительная глава |
|
|
|
| 06.11.2009 | |||||||||||||||
Страница 4 из 13 В XVII веке Москва была уже одним из крупнейших европейских городов. Сюда приезжали тысячи священнослужителей, купцов, ремесленников, паломников, посольств. К тому времени в Москве существовало уже довольно много ямских, гонских слобод: Тверская-Ямская, Дорогомиловская-Ямская, Иверская-Ямская (в районе современного Сущёвского вала), Коломенская-Ямская, Переяславская-Ямская, Рогожская-Ямская… Что касается посольских дворов – немецкого, французского, испанского, шведского – то они, как ни удивительно, располагались приблизительно на тех же местах, где впоследствии появятся посольства зарубежных государств, иностранные отели и, уже после революции 1917 года, гостиницы «Интуриста». Купцы останавливались на купеческих дворах, на церковных подворьях, но большей частью на дворах постоялых в слободах ямщиков и стрельцов, что были расположены вокруг городских границ в Белом городе. Постоялые дворы «чёрных сотен» - тягловых (налогооблагаемых) ремесленников и торговцев стояли на ведущих из города магистральных улицах. Приезжие в обязательном порядке регистрировались в объезжей избе, причём бродяги, нищие, бездомные в ведомость попасть (по-современному – получить регистрацию) шансов не имели (взяточники-чиновники карались жестоко), но только приезжие с поручительством коренного жителя Москвы и имеющие подтверждённое этим москвичом место жительства. Плата на постоялых дворах была не высокой по сравнению с Берлином, Лондоном или Парижем. Погорельцы могли жить бесплатно. Бурно развивалось постойное дело при Петре Первом. Новые заведения – так называемые на немецкий манер герберги – должны были «удовлетворить иноземных гостей, нуждавшихся по приезде в Россию, прежде всего, в пристанище, в постели и столе». 15 мая 1764 года Екатериной II был издан указ о создании гербергов в Санкт-Петербурге, Кронштадте, Москве и в «других местах, где пристойно». Указом предписывалось: «Ради приезжающих из иностранных государств иноземцев и всякого звания персон …и для довольства Российского всякого звания людей, кроме подлых и солдатства, быть гербергам и трактирам, в которых содержать, кто пожелает, ковры с постелями, столы с кушаньями, кофе, чай, шеколад, бильярд, табак, виноградные вина и французскую водку». С тех пор все заведения, обеспечивающие постой и питание, стали именоваться трактирами, и этот день вообще считается неофициальным днём рождения гостиничного дела в России. Екатерина Великая сама много путешествовала и большое внимание уделала путешествующим по всякой надобности. При ней строились почтовые станции с номерами и путевые дома. На тракте Санкт-Петербург – Москва и во многих других местах возводились великолепные путевые дворцы. Изданный в 1792 году «Устав Благочиния, или Полицейский» чётко и даже жёстко регулировал в том числе и правила содержания гербергов и трактиров. Содержателями их могли быть только «благонадёжные и нравственные люди», которым предписывалось в обязательном порядке сообщать куда следует обо всех прибывших в эти заведения, не допускать скандалов и азартных игр. При несоблюдении предписаний заведение закрывали. Контроль осуществляла полиция, которая обязана была давать аттестацию заведениям и право на их содержание, а также должна была следить, чтобы эти заведения располагались в людных местах, «дабы неведением никто не отговаривался». Как правило, на первом этаже гостиниц находились харчевни и ресторации, лавки и конюшни, подсобные помещения; на втором – номера, притом в номерах должны были жить исключительно хозяева, их слуги размещались в отдельной комнате на первом этаже. Ретирады – уборные – находились на этаже, рукомойники – в номере. Ванн в гостиницах не было, мылись в кадушках, бочках, медных корытах, неподалёку, как правило, располагалась баня. Кстати, о банях и «нравственных» людях (с этого момента мои слушатели-воины, особенно почему-то грузины, просили читать помедленнее, с чувством, с толком, с расстановкой). Занятно описывал в своём «Путешествии из Петербурга в Москву» А.Н. Радищев бани при постоялых дворах, правда, не Москвы, а Валдая, но московские постоялые дворы, по свидетельству очевидцев, этим также славилась. «Бани бывали и ныне бывают местом любовных торжествований. Путешественник, условясь о пребывании своём с услужливою старушкою или парнем, становится на двор, где намерен приносить жертву всеобожаемой Ладе. Настала ночь. Баня для него уже готова. Путешественник раздевается, идёт в баню, где его встречает или хозяйка, если молода, или её дочь, или свойственницы её, или соседки. Отирают его утомлённые члены; омывают его грязь. Сие производят, совлекши с себя одежды, возжигают в нём любострастный огонь, и он препровождает тут ночь, теряя деньги, здравие и драгоценное на путешествие время. Бывало, сказывают, что оплошного и отягченного любовными подвигами и вином путешественника сии любострастные чудовища предавали смерти, дабы воспользоваться его имением. Не ведаю, правда ли сие, но то правда, что наглость валдайских девок сократилася. И хотя они не откажутся и ныне удовлетворить желаниям путешественника, но прежней наглости в них не видно…» Но это так, к слову. На рубеже XVIII и XIX веков деревянные подворья стали заменяться каменными. Помимо ямщиков и извозчиков, постоялые дворы содержали мещане и крестьяне. Нередко дворы записывали на имя солдатских жён. И в реальности среди владельцев постоялых дворов было подавляющее большинство женщин (и эта традиция, заметим, жива была до нашего времени, до начала 1990-х годов). Содержание постоялого двора было весьма выгодным делом, посему росли они, как грибы после дождя. Но после строительства железных дорог в 1860-е -1870-е годы ямские слободы стали приходить в запустение, многие ямщики разорились, пошли по миру или спились. Однако наиболее рисковые и предприимчивые (как не усмотреть исторических аналогий) сумели начать жизнь сначала – модернизировали в духе времени постоялые дворы, занимались извозом, владея шорными и экипажными заведениями, а то и открывая уже гостиницы. Гид-путеводитель «Настольно-справочная адресная книга города Москвы и новый путеводитель по Москве с окрестностями», который я обнаружил в городской ленинаканской (бывшей александропольской) библиотеке (кладезь был вплоть до самого землетрясения), не без юмора рекомендовал приезжим с не слишком высоким достатком останавливаться либо в гостиницах, находящихся рядом с железнодорожными вокзалами, либо в дешёвых номерах, рассыпанных в отдалении от центра Москвы, дабы «наслаждаться в них грязью и соответствующею атмосферой, плохой прислугою или вовсе отсутствием оной, отдавать своё тело на съедение разным насекомым, проводить бессонные ночи по недостатку удобств и т.п.» «Воздух удушливый, окна без вентиляции – вот прелести, ожидающие усталого путника, думавшего успокоиться после утомительного путешествия и тряски в вагонах». Но приводился и список лучших и, естественно, самых дорогих гостиниц: «Национальная», «Большая Московская», «Славянский базар», «Дрезден» (где номера стоили до пятнадцати и даже двадцати рублей в сутки, но где с комфортом размещались И.С. Тургенев, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.Н. Островский, А.П. Чехов…) Неподалёку от «Дрездена», в Камергерском переулке находилась одна из самых славных и старинных московских гостиниц – «Шеврие» (изначально – «Шевалье»). В преклонных годах и всемирной славе, приезжая в Москву из Ясной Поляны инкогнито, здесь, а не у себя в Хамовниках, где толстовцы и толпы поклонников и поклонниц не давали прохода, останавливался Л.Н. Толстой. И описал гостиницу в набросках к незавершённому роману «Декабристы»: «Ежели вы скромный мужчина, не знающий Москвы, опоздали на званый обед, ошиблись расчётом, что гостеприимные москвичи вас позовут обедать, и вас не позвали, или просто хотите пообедать в лучшей гостинице, вы входите в лакейскую. Три или четыре лакея вскакивают, один из них снимает с вас шубу и поздравляет с Новым годом, с Масленицей, с приездом или просто замечает, что давно вы не бывали, хоть вы никогда и не бывали в этом заведении. Вы входите, и первым бросается вам в глаза накрытый стол, уставленный, как вам в первую минуту кажется, бесчисленным количеством аппетитных яств. Но это только оптический обман, ибо на этом столе большую часть места занимают в перьях фазаны, морские раки неварёные, коробочки с духами, с помадой и склянки с косметиками и конфетами. Только с краешка, поискав хорошенько, вы найдёте водку и кусок хлеба с маслом и рыбкой под проволочным колпаком от мух, совершенно бесполезным в Москве в декабре месяце, но зато точно таким же, какие употребляются в Париже». А как в «Анне Карениной» Толстой описывал обед в «Славянском базаре»! (У любителей плова, хаша, долмы, шашлыка по-карски, сациви, чахохбили, мамалыги, вареников, борща, сала и проч. и проч. текли слюнки.) «Когда Левин вошёл с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьевича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень прошёл в столовую, отдавая приказания липнувшим к нему татарам во фраках с салфетками. Кланяясь направо и налево нашедшимся и тут, как везде, радостно встречавшим его знакомым, он подошёл к буфету, закусил водку рыбкой и что-то такое сказал раскрашенной, в ленточках, кружевах и завитушках француженке, сидевшей за конторкой, что даже эта француженка искренно засмеялась… - …Ещё бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, - сказал Степан Аркадьевич. – Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало – три десятка, суп с кореньями… - Прентаньер, - подхватил татарин. Но Степан Аркадьевич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья. - С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом… ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов… Нюи подай. Нет, уж лучше классический шабли… Ну да, пармезану… - …А недурны, - говорил он, сдирая серебряною вилочкой с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая их одну за другой…» Лучшей же в Москве гостиницей многие годы считалась «Билло» на Большой Лубянке в доме Поповой – там останавливались европейские знаменитости, гастролировавшие в Москве. Номера в «Билло» были обставлены роскошной мебелью, к услугам гостей были ванны, персональные экипажи, «примерная прислуга» (по отзывам постояльцев – знаменитых писателей, политиков, итальянских теноров – прислуга в основном состояла из высокопрофессиональных гостиничных служащих, официантов и необычайной «даже для России, славящейся этим» красоты девушек и женщин, что также привлекало). В гостинице был «изящный table d’hote», то есть имелась «кухмистерская» и можно было получить кушанья, в том числе самые изысканные, заморские, притом в любое время в номер. В «Билло» проходили «интимные музыкальные собрания с ужином», на которые собирались великие музыканты и композиторы… …Итак, я не надеялся на продолжение моего странного гостиничного романа. Не думал, что ещё хоть раз увижусь с Марией, хотя порой она и отвечала на мои горячие послания (в том числе стихотворные) холодными дежурными открытками. Незадолго до дембеля нас с полной боевой выкладкой и боевыми патронами вывезли к границе – назревал конфликт с Турцией из-за её ссоры с Грецией по поводу Кипра. Лёжа в окопе, разглядывая в оптический прицел снайперской винтовки турецких и американских солдат и офицеров на той стороне, я думал о том, что если что начнётся, то защищать буду не только мать, отца, родных, Союз, Россию, но и – «Россию», в которой Мария. Обошлось, слава богу. (Хотя чуточку мы, не хлебнувшие ещё лиха ни в Афганистане, ни в Карабахе, ни в Абхазии, ни в Молдавии, ни в Чечне и с детства тайком завидовавшие отцам, дошедшим до Берлина, даже жалели.) Не надеялся, но, как ни странно, дембельнувшись, не поехав, как усиленно агитировали и как сам планировал, на БАМ, а вернувшись домой и поступив в МГУ, я (благодаря назойливости и молодому своему напору) довольно часто с Марией стал видеться. |
|||||||||||||||
| Последнее обновление ( 30.11.2009 ) | |||||||||||||||
| < Пред. |
|---|