| Расселина, или Прикосновение к вечности |
|
|
|
| 03.11.2009 | ||||||||
Страница 3 из 6 – Она там с бойфрендом, чехом своим, годящимся ей во внуки, – рассказывал он по дороге. – Он из Чехословакии от коммунизма сбежал. Страх как не любит вас. А эта немка вообще почти ни с кем не общается. Кроме меня. И моего консельери – советника, который про нее книгу пишет. Она, правда, об этом не знает, а то бы ноги его там не было. Ненавидит журналистов. Ты про Гитлера ее не спрашивай. – А про что спрашивать? – Слушай больше. И смотри. Но если только застанем – она в океане все время. – Сколько же лет этой фрау? – Под стольник. Часа через два мы причалили к небольшому, с изрезанными берегами, поросшему густой растительностью острову. В глубине его под пальмами и пиньями стоял небольшой белый дом с открытой террасой. Навстречу нам вышел высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти. Шариф представил меня своим партнером по бизнесу из Москвы. – Хорст Кеттнер, – назвался мужчина, не подав мне руки – в его взгляде и голосе я ощутил какое-то заскорузлое недружелюбие. – Прошу, – пригласил он нас нарочито по-немецки, хотя я начал знакомство по-английски, восхитившись их островом. – Фрау Хелена на съемках, но должна скоро быть. Кофе? Русской водки у нас, к сожалению, нет. Да и вообще крепких напитков, к которым вы привыкли. – Я, кстати, захватил, – расплылся в улыбке мусульманин Шариф, войдя сразу в дом и выставляя из пакета на стол бутылку виски «Black label», доставая пачку сигарет. – Нет, нет, у нас не курят, – остановил его Хорст, покоробленный бесцеремонностью. – Фрау Хелена не переносит табачного дыма. – Он посмотрел на часы, на сгущающиеся над океаном тучи. – Я оставлю вас ненадолго, схожу на берег: что-то долго нет фрау Хелены. Кеттнер вышел. Я принялся разглядывать огромные фотографии рыб и кораллов, развешенные по стенам. – Классные, да? – кивнул с гордостью Шариф. – Фантастика! – восхитился я. Внимание мое привлекли массивные фотоальбомы, стоявшие на стеклянной полке. Я взял один из них, на английском языке: «Нубийцы. Люди словно с другой звезды». Стал листать. И сразу возникло чувство, что просматриваю хоть и высокохудожественную, мастерски исполненную, но порнографию. Были на глянцевых страницах обнаженные и полуобнаженные африканки, неестественно большеглазые, длинношеие, длинноногие, с длинными точеными телами, с грудями, напоминающими ядерные боеголовки ракет. С восхищением, с вожделением были изображены фотографическими средствами мужчины, в основном молодые, рослые, с развитой продолговатой мускулатурой, с могучими стремительными торсами, – они напоминали крупных и чрезвычайно красивых африканских зверей. Пристальное внимание уделялось деталям: глазам, раковинам ушей, отдельным связкам, суставам, группам мышц, членам, порой до предела возбужденным, обвитым вздувшимися и, кажется, пульсирующими венами: здесь также возникали вполне определенные ассоциации с ядерными боеголовками, порой даже – к моему изумлению – приведенными в полную боевую готовность, устремленными в африканское небо… Вообще название альбома оправдывалось – в фотографиях было нечто ядерное, быть может, от солнечной энергии, но явно внеземное, инопланетное, «с другой звезды». На разворотном снимке была помещена фотография автора – немолодой, но моложавой, с изумительной осанкой женщины, фрау Лени Рифеншталь в окружении толпы полностью обнаженных возбужденных и явно желающих ее молодых чернокожих атлетов: казалось, еще мгновенье – и они все бросятся на нее… Честно говоря, я был смущен и даже смят такой откровенностью. Не скажу, что сексуальное возбуждение (хотя и не без этого) вызывали снимки – но будили нечто древнее, исконное, первобытное. Я чувствовал, что если б был один, мог бы, отложив альбом, выйти к океану и завопить в голос что-то раздирающее, нечленораздельное или зареветь по-звериному. Или прыжками умчаться в чащу. Или взобраться на дерево... Многое мог бы, о чем мы в повседневности не подозреваем. Мне не терпелось воочию увидеть фрау Лени. Ее все не было. Кеттнер, заметивший, что я листал альбом и от этого почему-то еще более раздраженный, уже неоднократно выходил к океану. Как жена рыбака. Или возлюбленная человека-амфибии из одноименного кинофильма нашего детства. Шумели, потрескивали в порывах ветра листья пальм. Солнце то показывалось, то вновь тонуло в серо-голубых волглых дымчатых разводах. За коралловым рифом волновался, недружелюбно поколыхивался океан. Она появилась внезапно. И не с той стороны, откуда Кеттнер и мы ее ждали. С распущенными волосами, в нимбе как раз в тот момент выскользнувшего из дымки солнца. Абрис напоминал героинь африканского фотоальбома. Поверить в то, что она ровесница XX-го века, было никак невозможно. Подняв очки на лоб, расстегивая обтягивающий водолазный костюм, она грациозно приближалась. Кеттнер бросился ей навстречу… Вскоре, приняв душ, облачившись в рубашку-сафари и широкие джинсы, она вышла к нам на террасу с пушистой рыжей собакой. Была фрау Лени меньше, чем казалась на фотографиях. С неожиданно резким пожатием костистой сухой кисти. Глаза были серо-голубые, цвета неба. Но не дымчатые, не мутные, а ясные (несмотря на то, что долгое время провела под водой), как у девушки. Она вообще производила впечатление инфернальное – на вид, если не приглядываться к деталям, ей можно было дать лет двадцать пять. Узнав, что я из России и по-немецки почти не изъясняюсь, свободно заговорила по-английски. Кеттнер, то и дело что-то поправляя, подавая, окружал, буквально обволакивал ее заботой, излишне, впрочем, театральной, как мне показалось, и приторной. В их дуэте ему все-таки, несмотря на внушительный рост и баритон, больше подходила роль заботливой жены. А ей – мужа, умудренного, волевого, вернувшегося из океана. Разница в возрасте у них была более сорока лет. Фрау Рифеншталь, слава богу, не стала меня расспрашивать о погоде в Москве, допытываться, много ли снега на Красной площади и разгуливают ли по ней медведи, а поинтересовалась кино, политической обстановкой, сказала, что ей было бы любопытно побывать в России (не мечтала всю жизнь, как выражаются иные, не хотела, но именно так, сдержанно – было бы любопытно). – Собака, – внезапно произнесла она по-русски без акцента. – Вы… про меня? – опешил я. – Это все, что я помню, – улыбнулась фрау Лени. – Мама моя русская. Я родилась в Польше, которая входила в состав Российской империи. Русские свер¬стники, среди которых я росла, обзывали меня почему-то Собакой. И потом я общалась с русскими. Когда мы с семьей переехали из Гданьска в Берлин, мама повела меня в театр на «Умирающего лебедя» Анны Павловой. Меня это так потрясло, что я решила посвятить свою жизнь балету. Мама тайком от отца, не любившего Россию, балет и все такое, отдала меня в балетную школу. Моей первой учительницей была русская эмигрантка, известная петербуржская танцовщица Евгения Эдуардова. Узнав про танцы, отец выгнал меня из дома. Сказал, что я бездарь и никогда ничего не добьюсь. И тогда, еще девочкой, я поклялась принимать решения в жизни только по своей воле. Так что очень многим я обязана России. Мы с вами похожи… А у вас с Шарифом общий бизнес? – Так, острова смотрим, – уклончиво ответил я. – В России, я слышала, вновь появились богатые люди. Но мне кажется, вы не очень подходите на роль бизнесмена. Лицо мое вспыхнуло. – Нет, я действительно занимаюсь бизнесом, – зачем-то стал оправдываться я, заикаясь. – Недвижимость, острова всякие… Не занявшись, разговор затухал, как подмокшая папироса. Я порывался что-нибудь спросить. Но не знал, что. Она, чувствуя, должно быть, мои потуги, улыбнулась – кожа вокруг глаз, все лицо ее будто раскололось, как фарфоровое блюдо на мелкие осколки, но мгновенно вновь склеилось. Увидев на журнальном столике передо мной африканский фотоальбом, она сказала: – Это Эрнест меня заразил Африкой, прежде я о ней не думала. Прочитала подаренную им книгу «Зеленые холмы Африки» – и отправилась на Черный континент. Снимала в Кении и Уганде фильм о работорговле. Фотографировала исчезающие племена. – Вы лично были знакомы с Хемингуэем? – Была, – кивнула она. – Но не так близко, как писали тогда в желтой прессе. – И долго вы жили в Африке? – В общей сложности несколько лет. Особенно долго в нубийских племенах масаки и као. – И они действительно кажутся людьми с другой звезды? – Не кажутся. Они есть – с другой. |
||||||||
| Последнее обновление ( 02.01.2010 ) | ||||||||
| < Пред. |
|---|